Радищев

В московский период своей жизни он усиленно занимается переводами, и в этой работе полностью находят свое отражение его интересы и духовные запросы. Их окутывает мистический туман масонства, они далеки от жизни, от борьбы. Радищев переводил Мабли, Кутузов переводит «Химическую псалтирь» алхимика Парацельса, «Страшный суд и торжество веры» Э. Юнга. «Мессиаду» — мистическую поэму Клопштока[75], посвятив ее перевод Екатерине II с надписью: «всеподданнейший раб А. Кутузов».

В 1787 году Кутузов, по делам «розенкрейцеров»[76], был послан в Берлин, где и остался до конца своем жизни, всеми покинутый и забытый. Вернуться в Россию ему мешала боязнь: крамольное «Путешествие из Петербурга в Москву», как и «Житие Ушакова» были посвящены автором ему, Кутузову.

Жизнь сломила Кутузова, утушила в нем «юношеский заквас».

«Я ненавижу возмутительных граждан, — писал он в письме к масону Лопухину, — они суть враги отечества, следовательно и мои…»

Радищев не склонился под гнетом и несправедливостью окружавшей его жизни, — он избрал себе другую дорогу: для него братство, равенство и свобода людей, о которых говорили и масоны, были не отвлеченными категориями, уводившими от жизни и борьбы, а тем реальным благом жизни, за которое он боролся.

* * *

Сын Радищева — Николай — так рассказывает о годах службы своего отца в штабе графа Брюса:

«Служба сия была самая приятная эпоха в жизни Александра Николаевича. Быв любим своим начальником, он, посредством его, сделался вхож в лучшие петербургские общества; вкус его образовался, и он получил ловкость и приятность в обхождении. Хотя в то время молодые светские люди мало занимались русским языком, но Александр Николаевич не придерживался вредного сего отвращения; он с самой молодости любил свое отечество, а любя его, можно ли было пренебрегать языком своей родины? Первый наставник его в русском языке был Александр Васильевич Храповицкий, тогда еще гвардии офицер…» [77]

В семье начальника Радищев вскоре стал, что называется, «своим человеком». Он пользовался немалым успехом в «свете», вступил в члены аристократического Английского клуба, бывал в литературных кругах.

Да и что удивительного в том, что этот молодой человек пользовался успехом? Он был умен, образован, начитан, писал «нежные» стихи, играл на скрипке, был ловким танцором и искусным фехтовальщиком. По свидетельству своего старшего сына, Радищев в молодости был хорош собой.

На портрете работы неизвестного художника XVIII века (есть предположение, что его писал один из дворовых в бытность Радищева в крепости; с этого портрета гравировал Вендрамини и писал копию художник К. Гун) запечатлен исполненный жизни образ Радищева. Большие карие глаза, высокий чистый лоб, «соболиные» брови вразлет, гладкий пудреный парик, изящное жабо. Доброе, открытое лицо, полное благородства и глубокой мысли. Он словно прислушивается к чему-то, вот-вот сейчас заговорит, — и мы услышим простые и сильные слова правды и добра…

В эти годы Радищев стоял у начала того пути, следуя которым он действительно мог бы, по словам Пушкина, «достигнуть одной из первых ступеней государственных». Но снова «судьба готовила ему иное»…

* * *

Жизнь, которую в эти годы вел Радищев, не могла удовлетворить его. Для него, человека большого и отзывчивого сердца, жизнь означала прежде всего борьбу за свободу и счастье людей. Общее народное благо, благо родины он ставил выше личного благополучия и счастья. Деятельность, направленную к общей пользе, он считал обязательной для каждого честного гражданина. Он был убежден, что человек не может быть счастлив, как бы легко ему ни жилось, если его со всех сторон окружают несчастные.

Много лет спустя, в письме к начальнику Тайной канцелярии Шешковскому, Радищев писал, вспоминая об этом периоде своей жизни:

«До женитьбы моей я более упражнялся в чтении книг, до словесных наук касающихся; много также читал и книг церковных, следуя совету Ломоносова, ибо, имея малое знание в российском письме, я старался приобрести достаточные в оном сведения, дабы в состоянии быть управлять пером…»

В этих словах — прямое свидетельство того, что в годы «светских» успехов, когда молодой Радищев пользовался, казалось, всеми благами жизни, в нем происходила сложная внутренняя работа, сознательно направленная к тому, чтобы, научившись «управлять пером», служить родине.

То. что он видел кругом себя, могло только обострить и усилить его стремление служить родному народу.

…Еще не кончились торжества по случаю свадьбы цесаревича Павла, как в столице пронесся тревожный слух о появлении на далеком Яике Пугачева.