Радиус взрыва неизвестен

Дальше в пачке находился «Список лиц, получавших мебель и прочие материальные ценности за счет Мельтреста» — и снова Бой-Ударов спросил:

— А разве это не вы, Иван Иванович, получили за счет Мельтреста спальный гарнитур? Вот тут даже цена проставлена: «Р. 6500».

Коночкин молчал.

Последним документом оказался стенографический отчет выступления секретаря парторганизации Мельтреста на партактиве. К нему была приложена объяснительная записка:

«Выделенные крупным шрифтом абзацы отчета были сокращены редакцией газеты при публикации», — и все эти абзацы оказались опасными для авторитета Т. С. Сердюка…

— А не вы ли, Иван Иванович, дежурили в тот день по номеру? — снова осведомился Бой-Ударов.

Далее в объяснительной записке сообщалось, что бюро партийной организации Мельтреста осуждает свою примиренческую позицию по отношению к барским замашкам товарища Сердюка и предполагает в ближайшие дни провести общее партийное собрание по этому поводу. Бюро просит редакцию газеты направить на это собрание корреспондента товарища Чащина Ф. П., «партийное отношение которого к недостаткам нашей организации и заставило нас пересмотреть свои позиции…». Письмо было подписано секретарем партбюро Ермоленко.

— Ну, как вы считаете, — обратился к Коночкину Бой-Ударов, — следует ли напечатать эти документы в виде приложения к статье Чащина или просто передать их в прокуратуру? — Коночкин не ответил, и Бой-Ударов заключил сам: — Передадим в прокуратуру… — И сказал уже Чащину: — А вы обратили внимание, сколько у вас оказалось помощников? Ведь вот вы же сказали, что Ермоленко уже отправили в длительную командировку. А документы-то все-таки пришли!

И он с таким торжеством взглянул на Чащина, что тот невольно подумал: «Да, работа оказалась коллективной!»

Запорожцев взглянул на смущенно-торжественное лицо Чащина и улыбнулся: этот пламенный юноша начинал хорошо!

— Ну, товарищ Чащин, позвольте мне поздравить вас с началом газетной работы! — и протянул руку журналисту.

Чащин смутился, но радость скрыть все равно было невозможно.

Коночкин подписывал газету. Он подписывал ее так, словно это был его собственный смертный приговор. Да это и был приговор. Подпись вышла до того неразборчивой, что Запорожцев только головой покачал.

Зато Бой-Ударов был доволен.

— Ах, что за газета будет завтра, что за газета!.. — бормотал он, пока курьерша осторожно собирала полосы.

Когда она ушла, Коночкин смиренно спросил:

— Я могу быть свободным?

Запорожцев пожал плечами. Коночкин направился к двери, бросив на Чащина такой взгляд, что тот немедленно скончался бы, если бы взгляд мог убивать.

— Нет, какая будет газета!.. — продолжал восхищаться Бой-Ударов, даже и не заметив исчезновения заместителя редактора.

— А вам не стыдно, что эту статью написал молодой журналист? — вдруг спросил Запорожцев. — Сами-то вы что сделали, чтобы вскрыть эту пакость? Разве у вас не было сигналов раньше?

Бой-Ударов отвел глаза.

— Вот и выходит, что это урок не только Сердюку или Коночкину, но и всем нам. Плохо занимаемся городом, мало знаем, что в нем делается. Если о Мылотресте есть материалы, пристегните их к этой статье хоть в сноске от редакции. Пусть и там подумают. Мне кажется, что после этой статьи в городе многое изменится…

Он попрощался с газетчиками, еще раз взглянул на Чащина, покачал головой, пробормотал непонятное: «Ну, ну!..» — и какие-то смешливые лучики мелькнули в его глазах, то ли одобрительные, то ли недоверчивые. Федор долго вслушивался в его шаги под окном.

— Ну, а теперь домой, домой! — потягиваясь и с хрустом выпрямляя плечи, сказал Бой-Ударов. — Газетчики тоже должны отдыхать. Завтра вы услышите толки на улицах, в трамваях и в автобусах, но сегодня надо отдыхать! Мы еще напишем и напечатаем немало статей, но сегодняшняя ночь никогда не изгладится из вашей памяти. Однако и это не должно мешать отдыху. Почем знать, может быть, завтра вам некогда будет и вздохнуть, потому что Коночкин или Сердюк начнут новую атаку и примутся доказывать, что все написанное ложь и клевета. И вам придется отбиваться, искать свидетелей, документы, а свидетелей отправят в командировки или выгонят со службы, и надо будет ехать за ними…

— Муровцева уже выгнали! — вздохнул Чащин.

— Тем более необходимо отдыхать! Солдат должен уметь засыпать и после боя и накануне боя. Хотя, — тут он вдруг улыбнулся, и лицо его стало добрым, усталым и необыкновенно светлым, — должен признаться, что в ночь перед появлением первого моего фельетона я не мог заснуть ни на минуту и встал в очередь перед газетным киоском с пяти часов утра.

Гущин спал на диване. Он привык к газетной работе и не находил ничего необыкновенного в том, что печатаются его снимки.

Они разбудили фоторепортера и все вместе вышли из редакции. Город утопал в прозрачных предрассветных сумерках, воздух был напоен каким-то необыкновенно тонким ароматом. Чащин спросил:

— Что это?

— Каштаны выбросили свечи! — сказал Бой-Ударов.