Радогощь (СИ)

Каким-то чудом я нахожу тот самый шатер. Я днем то ничего не могу найти, а тут в темноте и нашла. Он стоит отстраненно от других, всё также окруженный плетеным забором с насаженными на прутья звериными черепами, которые тускло поблескивают в неровном лунном свете. В шатре горит дергающийся слабый отсвет, как от свечей. Судя по колышущимся теням там есть кто-то живой.

Обходим забор по периметру, но нигде нет проема, словно он единый. Я не помню с какой стороны мы тогда входили и была ли калитка, а сейчас она может быть закрыта и в темноте не различима. В отчаянье хватаюсь за прутья и присматриваюсь — смогу ли перебраться через него?

— Полезешь туда? — шепотом спрашивает меня Лера.

— Угу, — сглатываю я.

Дергаю за прутья, проверяю выдержит ли мою тяжесть легковесное ограждение, как бы мне не рухнуть вместе с ним на землю. От сотрясения гулко стукаются друг об друга звериные черепа.

— Осторожнее, — вдруг раздается позади нас хриплый голос. — Не разбейте черепушки.

От неожиданности подскакиваю на месте и резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Аверьян Егорыч, почти скрытый в темноте. Как он так неслышно подкрался?

— Нельзя туда заходить, — говорит он. — Не зря же шатер огорожен.

— Я хочу увидеть Олесю, — тихо произношу я.

— Сказано — нельзя, значит нельзя, — строго говорит он. — Не время ещё. Позже увидитесь. Не мешай ей делать переход.

— Какой переход? — с трудом произношу я.

— Как какой, — кряхтит он, — тот самый.

— Она умерла. Вы убили её, отрезали ей голову, а потом сожгли, — выпаливаю я со злости.

— Ты хочешь, чтобы её голова вернулась на место? — вдруг спрашивает он.

— Конечно! — не думая, выкрикиваю я.

— Это от тебя зависит, — говорит он.

— В смысле?

Я непонимающе на него смотрю. Что за чушь он несет?

— Окропишь её мертвой водой — и её части тела срастутся воедино, — поясняет он.

— Как просто от воды они срастутся?

— Это не просто вода, эта мертвая вода. Она соединяет вместе. А окропишь живой — Олеся откроет глаза.

— Оживет? — не верю я.

— Оживет-оживет, — улыбается он. — Пусть будет по-твоему, если тебе так проще понять.

— И где я возьму мертвую воду? — спрашиваю его.

Не то, чтобы я поверила в эту воду, но мне так хотелось видеть Олесю живой и невредимой, что я была готова на всё что угодно, на любой абсурд, лишь бы вернуть её.

— Идем, я покажу.

Поворачиваюсь к Лере, чтобы спросить её, пойдет ли она со мной, но её и след простыл, как сквозь землю провалилась. Когда она успела смотаться? Как увидела, наверное, этого старика, так и смылась, не предупредив меня.

— Хорошо, — киваю я.

Глава 5. Страж родников

Он ведет меня в сторону леса. Шатры всё дальше, деревья всё ближе. Высокие, густые, мощные: ели с длинными опущенными «лапами» и сосны не отстают от них — толстоствольные, нижние ветви тянутся во все стороны, как скрюченные пальцы. Жутко.

В лесу тихо, слышен каждый шорох, каждая упавшая шишка. Тонкие молодые сосенки трещат, раскачиваясь на ветру; старые же чинно стоят, не шелохнутся. Еще мне кажется, что кто-то следит за нами. Кто-то огромный крадется вслед, скрываясь под покровом ночи, втаптывает большими ступнями дерн, обжигая наши спины своим горячим дыханием. Одна бы я ни за что бы не осмелилась сюда прийти.

Взбираемся на кручу. Хорошо, что луна всё-таки пробивается сквозь тучи и делится своим светом, а то так можно было бы и сорваться: запнуться за торчащий корень или соскользнуть с гладкого камня. Дорога наверх идет неровная, приходится выбирать куда лучше ступить. Я с трудом поспеваю за стариком, часто останавливаюсь, чтобы отдышаться.

Наконец мы забираемся на самый верх. Я обхватываю ствол корявой сосны, согнутой от ветра причудливым образом, и гляжу вниз — страшно, высоко мы залезли. Отсюда шатровый городок виден словно на ладони, белеют в ночи светлые треугольники, горят огни. Нахожу шатер, где лежит Олеся, он подсвечен изнутри и мигают тени, до меня доносится печальное песнопение, будто бы все грустят о её безвременной кончине.

Осматриваюсь. Я стою словно на ободке каменной чаши, наполненной темной водой, дальше можно увидеть ещё одну примерно такую же. На выступах оставлены глиняные черепушки.

— Это мертвая вода, — говорит Аверьян Егорыч, — обольешь ею свою подругу и её голова тотчас прирастет на место.

Судорожно сглатываю. Как-то боязно, какой-то неосознанный страх мурашками пробегает по моей спине. Осторожно заглядываю в каменную чашу — темная вода густая, плотная, словно и не вода вовсе, а жидкая ртуть. Лунный свет попадает внутрь чаши, но не подсвечивает воду, а пропадает в ней, будто в «черной дыре». С поверхности поднимается едва заметный сизый пар и веет холодом. Ежусь. Делаю шаг назад, возле воды мшистые камни влажные, как бы не поскользнуться.

— Просто зачерпни, сколько получится, — добавляет он.

— Почему я?

— Ну она же твоя подруга, ты же хочешь, чтобы она вернулась, — усмехается старик. — Если не хочешь, то пошли обратно, пусть всё остается как есть.

Он поворачивается, намереваясь начать спуск.

— Нет, я возьму воду, — отвечаю ему.