Радогощь (СИ)

Смотрю, как она распаковывает пачку печенья. Обычное, магазинское. Замечаю на упаковке проштампованную дату изготовления, недавнее совсем и месяца не прошло. Откуда оно взялось, если к ним продукты только раз в год по зимнику привозят? Но вслух ничего не говорю, делаю вид, будто не обратила внимание. Угощаюсь печеньем, а про себя думаю, ой, врет же мне тут Серафима Трофимовна, про всё врет и что-то в этом поселке нечисто. Нужно получше приглядеться и всё тайком разузнать, а ей показывать нельзя, что я заметила нестыковку, не то начнет всё скрывать от моих глаз.

После чая укладываемся спать. Несмотря на то, что я только что со сна, меня всё равно клонит. Ну, а что ещё делать в полночь? Засыпаю быстро, но просыпаюсь примерно через час и как-то вдруг, словно от стука. Слабый такой, будто бы кто-то задвигает и снова отодвигает ящик комода в комнате Серафимы Трофимовны.

Ежусь, кутаюсь поглубже в одеяло, отчего-то становится холодно, слабый, очень слабый свет льется из окон, словно от уличных электрических фонарей, но мы же с Игорем видели, что там нет проводов.

Шторы медленно колышутся над полом, дует из всех щелей. Холодный ветер гуляет по комнате. Поднимаюсь и сажусь в изголовье, осматриваюсь, вроде бы Серафима Трофимовна в своей комнате, не должна неожиданно выскочить, как в прошлый раз, и осторожно отгибаю край шторки.

Свет действительно горит на столбах! Старинные причудливой формы фонари излучают яркий, чуть голубоватый свет и в его лучах отчетливо видно, как искрятся снежинки. Снег! Вот те раз! Вот почему так холодно. И валит его и валит, будто сметают с туч невидимыми метлами. Всё замело. Да, не бывает такого, не верю я своим глазам, чтобы первый снег не таял, а плотно ложился, укутывая сразу всю землю.

Вдруг слышу рокот мотора, напрягаюсь, вижу вдалеке отсвет от фар и мое сердце радостно колотится – всё было враньем, ходит тут транспорт. Мотоцикл подъезжает ближе, подпрыгивая на только что наметенных сугробах, он большой и с коляской, попадает в круг света от первого фонаря и меня тут же с ног до головы будто обливает ледяной водой – в глаза сразу бросаются острые металлические лезвия на длинных косовищах. Вся коляска забита этими нелюдями в развевающихся плащах, в надвинутых на лоб капюшонах, что и лиц не видать, только что-то темное, будто тень, носящая одежду.

Мигом задергиваю шторку, отскакиваю от окна, падаю на диван и зарываюсь в одеяло. Очень, надеюсь, что я тут в безопасности, но сердце всё равно бешено колотится. До меня доносится шум от другого мотоцикла и ещё от одного, они словно устроили тут ралли на этой самой улице. Буксуют в снегу, двигатель ревет, свет от фар то и дело попадает на наши окна, сквозь шторы освещая комнату. Они громко вопят, улюлюкают, слышен скрежет металла, словно они схлестываются промеж собой, иногда задевают своими длинными литовками стены нашей избушки и царапают бревна.

Мне страшно, я дрожу под одеялом, кажется, что они сейчас высадят окна и ворвутся сюда, но через некоторое время мотоциклетный шум удаляется, они уезжают прочь от нашего дома. Я лежу, не двигаюсь, хоть и тихо становится на улице, сердце всё равно не может прийти в норму. Постепенно начинаю засыпать, но вновь мотоциклетный рев вплетается в мой сон, будоражит меня, заставляет дергаться, но на сей раз они быстро проносятся по улице. Сквозь сон слышу ещё пару раз, когда мотоциклы возвращаются и проезжают мимо нашего дома.

Серафима Трофимовна будит меня рано утром, кормит пшенной кашей на молоке и гонит на работу. Выглядываю в окно – снегу намело, как в январе, на сугробах остались извивающиеся гребни от сильного ветра, кое-где торчат вымерзшие зонтики сухих борщевиков. Уличного термометра у Серафимы Трофимовны нет, но и без него понятно, что там жутко холодно.

– Я же замерзну в одной ветровочке, – вздыхаю я.

– Да я дам тебе одёжу, не беспокойся, – тут же откликается Серафима Трофимовна и лезет в большой шкаф, достает мне оттуда овечий полушубок и валенки.

– А… эмм… – только и мычу я.

– Надевай, – сует она мне одежду.

Обуваюсь, укутываюсь в полушубок, он сильно пахнет овчиной, странно и непривычно. Она дает мне ещё шаль вместо шапки. Одно только радует, что никто из знакомых не увидит меня в таком деревенском наряде. И то в обычных деревнях так не ходят, только здесь, в этом заброшенном поселке, всё как при царе Горохе.

Серафима Трофимовна одевается почти точно так же и идет со мной, чтобы проводить до почты. Выходим во двор, ну и снегу же намело, всё скрыло, всё укутало до последней былиночки. Или за неделю так изменилась погода, или я проспала намного дольше. Смотрю на яблоню – ни одного яблочка, собрала, наверное, старушка последний урожай. Чтобы, наверное, я не отведала их и не проверила, правда, это всё про молодость или вранье.

На улице замечаю колеи в снегу от вчерашних гонок на мотоциклах, но ничего не говорю. Оглядываю дом в поисках следов от острых лезвий литовок, но вроде как нет их. Бредем по дороге, проваливаясь в рыхлый снег почти по колено.