Радость, гадость и обед

Разрешить или запретить? Ваше решение? Мне было бы трудно принять решение по этому вопросу. Исследования были проведены безупречно, и, хотя большую часть научных статей не читает никто, кроме разве что матушки автора, результаты этой работы были опубликованы в журнале Science и попали во множество мировых СМИ. Кроме того, исследователи справедливо заметили, что боль, которую они причиняли мышам, была сравнительно слабой и длилась недолго.

Но я голосую за запрет эксперимента. Я не одобрил бы этот эксперимент потому, что одно из самых любимых моих занятий — слушать Rolling Stones на полную катушку, а еще я обожаю запах свежевыпеченной французской булки. Потому мне и не нравится мысль о том, что столько мышей лишились слуха и обоняния.

(Быть может, я одобрил бы исследование, если бы исследователи согласились исключить из него сенсорную депривацию.)

Когда я прочел этот отчет, первой мой мыслью было: «Ну и вляпались же ребята». Я сообразил, что вскоре им начнут угрожать смертью всякие сумасшедшие борцы против опытов над животными. Но я ошибся. Радикальная группа «Фронт освобождения животных» — та самая, которая выступает за нападения на исследователей, ставящих опыты над животными, — вскоре вывесила результаты макгилловского болевого теста на мышах на свой вебсайт, чтобы наглядно показать: люди и мыши — родственные души. Даже некоторые ученые, обычно восстающие против экспериментов с причинением боли или калечением животных, молчаливо одобрили это исследование. Вот Марк Бекофф — выдающийся этолог, имеющий большое влияние в области защиты животных. Он утверждает, что ученые не должны делать с подопытными животными ничего такого, чего не сделали бы со своей собакой. Как же я был удивлен, обнаружив, что Марк использовал данные о болевом тесте на мышах в своей книге «Дикое правосудие: жизнь животного с точки зрения морали» как доказательство того, что даже грызуны способны испытывать сложные эмоции.

Джонатан Балкомб — такой же активный борец за права животных и ученый одновременно. (Темой его докторской диссертации было поведение летучих мышей.) Он написал книгу «Вторая натура: внутренняя жизнь животных», непримиримо относится ко всем инвазивным и болезненным опытам над животными, а его выступления пользуются успехом в среде защитников животных. Красноречивый, вдумчивый и спокойный человек, он стал прекрасным лицом движения, которое обычно считают бандой сумасшедших фанатиков. Зная, что Джонатан выступает против инвазивных исследований с участием животных, я был удивлен, обнаружив, что в своей речи на конференции, куда приехал и я, он привел результаты макгилловского болевого теста как доказательство того, что мыши имеют эмоции. Мы с Джонатаном давние друзья, и я попросил его ответить — как бы сам он проголосовал, если бы входил в макгилловский комитет по защите животных.

«Разумеется, за запрет эксперимента», — ответил он.

«А тебе не кажется парадоксом то, что многое из того, что нам известно об умственных способностях животных, было получено в результате исследований, которые были бы запрещены, добейся ты своего и запрети эксперименты на выловленных диких животных?» — спросил я.

Джонатан был готов к этому вопросу. Видимо, его часто спрашивают о чем-то подобном, когда он отвечает на вопросы после лекций в университетских кампусах. Наверняка найдется умник, который встанет и скажет: «Доктор Балкомб, вы выступаете против опытов над животными, однако в своих доводах опираетесь именно на результаты этих опытов. Что за противоречие?»

Джонатан не видит в этом этической дилеммы.

«Я ненавижу подобные исследования, — отвечает он аудитории. — Будь моя воля, я запретил бы некоторые эксперименты, с помощью которых обычно доказываю, что у животных есть чувства. Однако факт остается фактом — опыты эти уже были поставлены, и да, они действительно проливают свет на вопросы сознания у животных. Потому я и впредь буду пользоваться подобными примерами».