Радость, гадость и обед

Если вы хотите точно знать, что думают люди об обращении с животными, перейдем на язык денег. Каждый год американцы жертвуют организациям по защите животных от 2 до 3 миллиардов долларов. Цифра, конечно, солидная, но давайте сравним ее с расходами на убийство животных: 167 миллиардов долларов уходит на мясо, 25 миллиардов — на охотничьи товары, снаряжение и поездки, 9 миллиардов — на убийство животных-вредителей, i,6 миллиарда — на одежду из меха. Конечно, ради благополучия собственных питомцев мы тратим гораздо больше средств, чем жертвуем организациям, борющимся за благополучие животных, которых мы и в глаза-то не видели. Это вполне соответствует ряду базовых свойств человеческой природы, одно из которых — глубоко укоренившийся эволюционный принцип, согласно которому на первом месте стоит семья, а питомцы для многих американцев являются ее членами.

Есть еще один феномен, который когнитивный психолог из университета Орегона Пол Словик назвал «психическим оцепенением», — чем больше трагедия, тем меньшее число людей переживает о случившемся. К примеру, люди утверждают, что на спасение одного больного ребенка они готовы пожертвовать вдвое больше, чем на группу из восьми больных детей. Когда речь идет о массовых страданиях, человеческое безразличие растет еще больше. Как отметил колумнист газеты New York Times Николас Кристоф, феномен психического оцепенения помогает нам понять, почему ньюйоркцы так волновались по поводу изгнания одного-единственного краснохвостого ястреба, свившего гнездо на фешенебельном здании Пятой авеню, но остались практически равнодушны к страданиям двух миллионов бездомных суданцев. Это безразличие, охватывающее человека перед большими числами, Словик называет «коллапсом сострадания».

Впрочем, коллапс сострадания наблюдается не у всех. В Ассоциации гуманизма США состоит одиннадцать миллионов американцев. В ASPCA миллион членов, в РЕТА — более двух миллионов. Многие люди не просто жертвуют деньги, но и предпринимают конкретные действия. Одним из моих первых антрозоологических проектов была серия интервью с активными борцами за защиту животных. Я уделил основное внимание рядовым членам организаций, так сказать, бойцам с передовой, не лидерам, не философам, не знаменитостям. Я хотел понять, каких людей привлекает борьба за защиту животных, разобраться, почему они занялись этим делом и как их убеждения повлияли на их жизнь.

Выяснилось, что из каждых четырех борцов за права животных трое — женщины, причем большинство придерживается либеральных взглядов, имеет хорошее образование, явную принадлежность к среднему классу и чаще всего — белую кожу. Практически у всех у них есть собственные домашние животные. В организации, защищающие права животных, эти люди попадают по-разному, но наиболее распространенной причиной является моральное потрясение. Для Катерины, которая работает медсестрой, таким потрясением стала одна-единственная фотография.

«Почему вы присоединились к движению за освобождение животных?» — спросил ее я.

«Из-за фотографии на плакате РЕТА. Она так и стоит у меня перед глазами — там была маленькая обезьянка, которой перерезали нервы на одной руке, и она не могла ею пользоваться. Тогда обезьянке привязали здоровую руку к телу и заставили работать больной».

«И вы до сих пор помните, как выглядела эта фотография?»

«Ох, конечно, — ответила она. — У обезьянки были совершенно прекрасные глаза и такой взгляд, словно она только что плакала. Я сама чуть не плачу, когда вспоминаю».

Тут Катерина действительно тихо заплакала и сказала:

«А я и не знала, что так эмоционально восприняла эту фотографию, пока не начала о ней рассказывать».

Если такая вот Катерина попадается противникам борьбы за права животных, те тут же заключат, что все активные сторонники идеи — сверхсентиментальные люди, которые предпочитают животных людям. Это вовсе не так. Многие активисты, с которыми мне довелось говорить, имели четкое рациональное обоснование своего неприятия эксплуатации животных. Одна женщина, весьма сведущая в интеллектуальных нюансах прав животных, сказала, что возражает тем, кто считает ее «мягкосердечной». Она сказала мне так: «Потратить все те годы, что я разбиралась в тонкостях дела, только из-за „мягкосердечия“ было бы просто унизительно».

Освобождение животных как религия