Радость, гадость и обед

Генетики используют степень мутационных изменений в митахондриальной ДНК как некую разновидность молекулярных часов, указывающих на то, где, когда и от кого произошел тот или иной вид. В 1997 году в журнале Science вышла статья, до глубины души потрясшая всех, кому действительно было интересно знать, в какой момент волк вдруг взял да и превратился в собаку. Группа исследователей под руководством Роберта Уэйна из университета Калифорнии (Лос-Анджелес) проанализировала митохондриальную ДНК шестидесяти семи пород собак, а также ДНК волков, койотов и шакалов. Проинтерпретировав данные молекулярных часов, исследователи пришли к выводу, что собака отделилась от серого волка в период от 100 до 135 тысяч лет назад, то есть в десять раз раньше, чем принято было считать. Ничего себе расхождение! Откуда оно взялось? Точность молекулярных часов, точно так же как точность будильника, зависит от настройки — быть может, исследователи из Калифорнийского университета просто не слишком тщательно откалибровали свои часы? Сегодня большинство биологов считают, что собака начала выделяться из волчьего племени примерно 15–50 тысяч лет назад, и дата эта куда точнее согласуется с той историей, которую поведали нам кости.

Первая собака — домашнее животное или мусорщик?

Антрозоологи никак не достигнут согласия в вопросе о том, каким образом человек и собака вдруг стали друзьями. «Теория любимчика» звучит так: жил да был некто Фред Флинстоун, охотник из каменного века. Как-то раз он отправился на охоту, набрел на волчье логово и принес в родную пещеру волчонка на ужин. Но только Фред собрался сделать из маленького Лобо барбекю, как не тут-то было! Стоило жене Фреда, Вильме, увидеть печальные щенячьи глазки, как в ней тут же взыграл материнский инстинкт. Вильма выхватила щенка у мужа и стала заботиться о волчонке как о собственном ребенке — может быть, даже кормить его грудью. Говоря словами Билла Монро, «любовь хорошей женщины» усмирила дикий волчий нрав, и — вуаля! — Лобо стал первым домашним животным человека, а вскорости произвел на свет детенышей, которые мало-помалу превратились в Рин-тин-тинов.

Рэй Коппингер, преподающий биологию в колледже Хэмпшира и увлекающийся гонками на собачьих упряжках, относится к этой теории скептически и презрительно называет ее «гипотезой Пиноккио», утверждая, что превращение дикого волка в собаку — это такая же сказка, как превращение деревянной куклы в живого мальчика усилиями одной феи с волшебной палочкой. Недостаток теории превращения волка в домашнюю собачку, по словам Коппингера, заключается в том, что чистокровные волки неприручаемы в принципе. Именно поэтому их так редко можно видеть в цирке. Коппингер признает, что волк может обучиться нескольким трюкам, а порой даже согласен ходить на поводке, однако все это и рядом не лежало с настоящим одомашниванием. По данным других исследователей, даже выращенные в неволе волки, в отличие от собак, не привязываются к вырастившим их людям. Они чаще рычат и готовы в буквальном смысле слова укусить руку дающего.

Однако если человек не приручал волка, откуда же взялись наши друзья-собаки? Коппингер говорит, что волки приручились самостоятельно. Он возводит родословную собак к тому моменту, когда люди стали отказываться от кочевой жизни в пользу оседлой и начали селиться деревнями. Деревня же является прекрасным источником пищевых отходов, настоящим золотым дном для добровольных мусорщиков. Те из волков, что не слишком опасались человека, пользовались этим мусором весьма эффективно, ничем не отличаясь от современных одичавших собак, роющихся в мусоре на задворках Лагоса, Мехико или Стамбула. Они питались лучше своих более осторожных современников и потому производили больше щенков — щенков, которые наследовали родительские гены и потому тоже не слишком боялись людей. Поколение за поколением эти животные сытно кормились у человеческого жилища и постепенно привыкли к сосуществованию с человеком. Подобное самостоятельное одомашнивание стало причиной непроизвольной селекции по таким полезным качествам, как умение лаять на незнакомцев, подчищать тарелки после еды и играть в догонялки.

Охота на ящериц с собаками

Возможно, Коппингер прав. Однажды я видел картину, ясно показавшую мне, как наши предки могли использовать первых собак для охоты на мелкую дичь. Моя знакомая по аспирантуре Бев Дуган прожила несколько лет в джунглях Панамы, изучая брачное поведение зеленых игуан. У нее была одна проблема: для человека все игуаны на одно лицо (и лицо это напоминает Кейт Ричардс), а большую часть времени они проводят на вершинах деревьев. Чтобы выполнить исследование, Бев нужно было отловить и пометить игуан так, чтобы потом отличить одну от другой. Но как, спрашивается, поймать ящерицу, которая обитает в кронах тропического леса?

Тут-то и выходят на сцену собаки.