«Радость моего общества»

До чего же я рад, что ты смогла повидать Иду перед поездкой. Правда ведь она наше солнышко? У меня есть фото, где она с сахарной ватой на ярмарке Сан-Антонио. Ангел да и только. И совершенно точно знает, кто такая Бабушка. Мы ей показывали твое фото, а она говорит "бабуля". Ей всего четыре, а она, похоже, умнее всех вокруг. Поется в песне "жить без женщины нельзя", и ведь нельзя. Я не понимал, как я хочу девочку, но когда Ида родилась, для Дэниэла ничего не осталось.

Письмо продолжалось, но я остановился. Сидя у могилы, я понял, что эти несколько слов могут стать для меня либо гибелью, либо воскресением. Два месяца спустя, тихой калифорнийской ночью я узнаю, чем именно. Там я испущу последний вздох в мире, который сам создал.

Кларисса и Тедди шли вдоль реки. Заметив меня, Кларисса закричала "эй", подхватила Тедди и подошла.

— Угадай что, — сказала она, протягивая мне ребенка. — Я нашла свои часы. Люблю, когда случаются хорошие вещи.

* * *

Кларисса раскочегарила "неон" и вывезла нас на шоссе, где мы погрузились в тяготы и лишения долгой дороги домой. Некоторое время мы не разговаривали, хотя я сохранял на лице широкую улыбку — чтобы не выдать своего липкого озноба. Все мы, включая Тедди, рвались домой, и наша трехмотельная поездка в Техас на обратном пути обернулась всего двумя ночлегами. Она не хотела останавливаться до поздней ночи, и я часто опасался, что нам не удастся найти мотель, где есть свободные номера.

Пока мы ехали, рядом с Клариссой я чувствовал себя неадекватно. Считал, что не вправе заговорить с нею первым. Склонен был соглашаться со всем, что она скажет, отчего становился каким-то ненастоящим. По временам мы погружались в одинокие думы, не замечая течения времени. Как-то мы снова запели "Калифорния, вот и я", и я заглушал себя громким "пиип", когда встречались слова с "е". Кларисса повернулась ко мне и засмеялась:

— Знаешь, кто мы? Передвижной сельский хор.

На "сельский хор" я откликнулся ревом. Потом мы снова впали в молчание. В Альбукерке мы отведали лучших в жизни тако, и я заставил Клариссу остановиться на десять минут у муниципальной библиотеки, где отксерокопировал двадцать страниц из разных книг по инвестициям, пока она припудривала и переодевала Тедди.

Нескончаемая дорога навевала нескончаемые мысли. Местная архитектура вызывала во мне ностальгию, которой, по всему, неоткуда было взяться. Ночь смывала начисто отвлекающие придорожные образы. На заднем сиденье стопка писем излучала боль. Видения озаренного луной тела Клариссы приходили наплывами. Письмо отца наконец было вручено своему конечному адресату. В следующие несколько часов я испытывал эмоции, которым не было названия. Я ощущал себя своеобразным первопроходцем, открывателем новых чувств, новых купажей старых переживаний, и  был не в силах отождествить ни с чем то, что меня обуревало. Я решил называть это как сорта чая — "Синяя мальва", "Восторг апельсинового пеко", "Ассамский охряная гардения". Затем я поработал над новыми выражениями лица для моих новопоименованных эмоций. Лоб наморщен, левая губа оттопырена, подбородок выпячен. Глаза скошены, рот раззявлен, нижние губы оскалены.

Я садился на заднее сиденье и держал Тедди на руках, если тот начинал колготиться на своем стульчике. Но когда его смаривало, я садился на переднее и принимался мысленно играть с моими тремястами пятьюдесятью тысячами. То, что я знал о финансах, было усвоено осмотическим путем, но я прикинул, что могу без риска получать с моего наследства шесть процентов годовых. То есть могу снимать по сорок одной тысяче семьсот сорок семь долларов в год в течении двенадцати лет, прежде чем капитал исчерпается. Сорок одна тысяча в год — это в два раза больше, чем то, на что я жил сейчас, и мне бы столько не понадобилось, если бы не следующий вопрос Клариссе. Девять вечера, оба мы были измотаны.

— Ты не могла бы притормозить и остановиться? — сказал я.

— Здесь? — переспросила Кларисса.

Она спросила "здесь", потому что мы находились посреди темного-претемного, пустынного-препустынного шоссе темным-претемным безлунным вечером.

— Сказочная ночь, и надо бы нам, народ, выскочить полюбоваться на стожары. — Я изъяснялся с оттенком южного говора, чтобы мое обез-е-еное предложение прозвучало разумнее.