Радость моих серых дней

Витюша усиливает хватку на моём плече. Знает, что если… Плохие новости выведут меня из себя. Вспыхну, как спичка. И сожгу всё вокруг.

– Преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты. – говорит Герман Олегович. – Состояние тяжёлое, судя по количеству кровопотери. Хотя тут сложно судить – этот показатель крайне неинформативен. Без детального осмотра. Без узи. Но пациент в норме, есть незначительные травмы родовых путей, но кровотечение вызвано отслойкой. Севиндж потеряла сознание от болевого шока. Стресс от вида крови, опять же. Стресс от условий содержания в плену. От обезвоживания организма. Видите её губы?

Я смотрю на её бледное лицо. Губы в глубоких рваных трещинах. Кровь сочится.

– Ребёнок… тоже в норме, док? – решаюсь спросить я.

– Полное раскрытие, безводный период минимум три часа, преждевременная отслойка плаценты, остановка родовой деятельности… – Он смотрит прямо. – Не хочу давать утешительных прогнозов. Ребёнок страдает от гипоксии.

– Почему мы не едем в клинику, док? – рычу я.

– Я не могу транспортировать её в таком состоянии без бригады, – он разводит руками, – я не Бог. Не могу рисковать так сильно.

– Это здесь, скорее, – слышу голос Шамицкого.

Напряжение в комнате немного спадает с приездом медиков. Один акушер хорошо, а куча профессионалов ещё лучше.

– Кому-то придётся сесть за руль моей машины, – говорит Касьянов. – Я буду следить за состоянием Севиндж и плода. В карете есть то, что необходимо.

– Я могу поехать с вами? – прошу я.

– Нет, места мало. И ещё меньше – времени.

***

Экстренная операция на удивление не длится долго. Я внимательно смотрю на датчики и глажу лицо жены. За ширмой у её живота едва ли не целый консилиум. Я благодарен, что они делают всё возможное, чтобы спасти моего сына.

– Три пятьсот двадцать, – говорит медсестра. – Пятьдесят три сантиметра. Время рождения 13.45, 14 ноября. 3 и 4 по шкале Апгар. Отправляем к неонатологу под наблюдение.

– Поздравляю, – говорит Герман Олегович. – У вас сын. Всё будет нормально. Крепенький.

Медсестра показывает мне мельком свёрток с ребёнком синюшного цвета. Меня пробирает дрожь.

– Это из-за острой гипоксии. Дыхание слабое. Но всё будет хорошо. Учитывая ситуацию, показатели вполне недурные.

– Он не плачет, – говорю врачу. – Это нормально?

– Рефлексы пока не ярко выражены. Из-за кислородного голодания. Главное, он жив. И относительно здоров. Всё остальное пройдёт со временем.

Его уносят в детское отделение, и я снова концентрирую внимание на Севиндж. Вернись ко мне, – умоляю я, пока врачи чистят её и штопают.

– Рубец на матке не является противопоказанием к беременности и естественным родам в будущем, – внезапно говорит акушер.

Смотрю на него, как на идиота. Вряд ли я посмею просить её снова пройти через это.

Хотя…

Я смотрю на её лицо. Если она захочет, я не посмею ей отказать.

Глава 53

Она.

Я открываю глаза и тут же снова их закрываю. Меня ослепляет яркий белый свет. Так и лежу. Тихо. Молча. Привыкаю.

Я не понимаю, где нахожусь. И не помню, что случилось. Не хочу вспоминать. Хочу оставаться в блаженном неведении.

Вокруг столько разных звуков, что это сводит меня с ума.

Я слышу монотонный писк, слышу, как постукивают об оконное стекло жалюзи, слышу скрип ручки по бумаге, слышу стук пальцев по клавиатуре, слышу приглушённые шаги где-то за стеной.

Слышу шаги рядом с собой. Моей руки у локтевого сгиба касаются холодные пальцы. Потом шаги удаляются. Слышу, как дверь открывается и закрывается за спиной этого человека.

Открываю глаза и осматриваюсь. Я в огромной палате на шесть коек. Здесь много разной аппаратуры. В центре помещения – стол с компьютером и папками. На корешке одной из них вижу слово «реанимация».

Сердце ускоряется. Как и писк рядом со мной. Я тяну затёкшую руку и накрываю свой живот. Он не совсем плоский. Но там однозначно больше нет моего ребёнка.

Я обхватываю живот рукой, чувствую резкую боль. С удивлением смотрю на кровь в районе локтевого сгиба и вырванный от резкого движения катетер.

Мне страшно. Я не готова пока… Не хочу приходить в себя. Хочу спрятаться в своём бессознательном состоянии. Облизываю сухие губы. Чувствую языком грубые неровности. Мои губы покрыты засохшими трещинами.

В палату входит женщина лет тридцати пяти в белом халате.

– Очнулась? Вот и молодец! – говорит она мне, подходя ближе. – А это что за…?

Она осматривает вырванный катетер. Качает головой. Вскрывает новую упаковку и хочет снова вставить мне в руку иглу.

– Где мой ребёнок? – хрипло спрашиваю у неё. – Где мой сын?

Она бросает на меня быстрый взгляд и игнорирует вопросы.

– Сейчас я установлю катетер и поставлю капельницу, – говорит она. – Пожалуйста, не вырывайте снова. Вам необходимо немного восстановиться. У вас было сильное обезвоживание и слабость. Так же нужен окситоцин, чтобы матка скорее сокращалась.

– Где мой ребёнок? – упрямо твержу свой вопрос.

– Я не знаю, извините, – она поднимает глаза на моё лицо. – Я только заступила на смену. Но я узнаю и сразу вам скажу, хорошо? Только не срывайте иглу. Вену порвёте.