Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Да, Кейли, — не глядя на него, буркнул Кип, со страхом произнося вслух свое имя.

— Вот повезло, — сказал продавец и протянул ему через прилавок руку. — Как хорошо, что посчастливилось с вами встретиться.

— Вы всерьез? — растерянно спросил Кип, но руку все же пожал.

— Желаю вам удачи, Кип!

— Вы мне рады? — Он не верил своим ушам.

— Еще как!

— А почему?

— Так, по-моему, все ждали вашего возвращения. Помню, как вы уехали. Приятно было услышать, что вы хотите быть с нами в одной упряжке. — Он дружески, приветливо улыбнулся, взял с полки жестяную коробку с сигаретами и конфузливо сказал: — Вот… это вам… на счастье.

— Спасибо, спасибо… — смущенно благодарил его Кип за такой щедрый подарок.

— Я сразу узнал вас по фотографиям.

— Ну ясно, в газетах. Мне повезло, что вы их видели. — И, подняв перед собой коробку, сказал: Буду хранить ее на память всю жизнь. Немало вещиц доставляет удовольствие, но ни одна не сравнится с этой.

Еще раз тепло пожав продавцу руку, он вышел из лавки — настроение у него было теперь куда лучше, чем до покупки газеты, — и направился в гостиницу.

4

В гостинице «Корона», четырехэтажном кирпичном доме неподалеку от университета, обычно останавливались второразрядные спортсмены-профессионалы. На другой стороне улицы, напротив нее, находился дансинг. Владелец гостиницы Харви Дженкинс был к тому же большой деляга в мире спортивного бизнеса и имел свою команду борцов. Кряжистые бритоголовые типы с расплющенными ушами, короткой шеей и могучими плечами то и дело входили в гостиницу, а в вестибюле постоянно толпилась кучка молодежи вокруг местной звезды, легковеса, который клялся уши оборвать заезжему гастролеру, этому дохляку с отбитыми мозгами. В сезон скачек гостиницу наводняли приезжие с дальних ипподромов с громкими названиями: «Синие береты», «Хаелиэ», «Тиа Хуана»; они останавливались в «Короне» из года в год. Каждый день их возили на ипподром и обратно автобусом, впрочем, ставки можно было делать тут же, на месте, а на ипподром звонить по прямому проводу. В сезон скачек у входа в «Корону» вертелись городские потаскушки, благо напротив, через дорогу, был дансинг.

Подходя к гостинице, Кип видел, как маляры на лесах красят каменный фасад и обновленная кирпичная стена под огнями новой неоновой вывески мерцала, как огромный рубин.

Нервным шагом Кип вошел в вестибюль и направился к конторке портье. Там сидел рыхлый парень с одутловатым лицом, изуродованным ухом и густой черной копной волос, причесанной на пробор. Покуривая сигару, он сортировал письма. Повернувшись к Кипу на вертящемся стуле, он глянул на его могучие плечи и спросил:

— Кириленко?

— Я? — удивился Кип.

— Знаменитый русский. Борец. Босс его поджидает.

— Борец?

— Ну да, борец. Слышь, приятель, ты что, с луны?

— Я живу на окраине, — ответил Кип.

— Тяжеловес? У нас в городе их не жалуют. Жутко неповоротливы. Я, между прочим, того же мнения, — сообщил он доверительно.

— Я Кейли. Кип Кейли. Мне к мистеру Дженкинсу, он знает, что я приду.

— Ба! Кип Кейли! Что же сразу не сказали? И как это я вас не узнал? Отец да братишка только о вас и говорят целый день. — Наклонившись поближе, он жадно спросил: — Может, помните меня? Я Билли. Билли-Мясничок, помните? Да? — Его помятая физиономия просветлела в надежде, что о нем еще помнят. — Помните, как я уделал Шоколадку?

— Помню, как Шоколадка тебя уделал, — сказал Кип.

Руки Билли взметнулись, замолотили воздух, голова замоталась, глаза остекленели. Ему чудилось, что он опять молотит Шоколадку. Кипу стало не по себе, когда он увидел, как этот давно сошедший с ринга боксер, сидя за конторкой, сучит руками, тупо уставившись в одну точку.

— Эй, Билли! — окликнул его Кип. — Очнись! Где босс?

— Ну, дайте подержаться, — сказал Билли, пожимая ему руку. — Было время, и обо мне тоже шумели. Вот здорово, что вы в почете. Ну, пошли в контору.

Дженкинс сидел за столом в своем кабинете с окнами на улицу и спал. Перед ним на столе стоял стакан пива. Уткнув подбородок в грудь, Дженкинс тяжело дышал, громко всхрапывал. Не меньше трехсот фунтов веса. Кожа на лице натянута, как на барабане. Тучность алкоголика, рыхлая, нездоровая.

— Его все в сон клонит, — сказал Билли. — Приходится будить. Каждые полчаса носом клюет. Он и сам этого боится. Все жиреет, никак со своим весом не сладит. Я его воздушным шаром зову. Может, и унесет его каким-нибудь ветром. — Он осклабился, тряхнул Дженкинса. Тот смешно заморгал маленькими голубыми глазками.

— К вам Кип Кейли пришел. Говорит, вы его хотели видеть, — громко сказал Билли.

— Что случилось? Ладно, ладно, не тряси, я слышал каждое твое слово, — пробормотал Дженкинс, поворачиваясь на вращающемся кресле.

— У него бессонница, — вставил Билли как бы в оправдание хозяина.

— От нее сердце барахлит, — сказал Дженкинс. — Совсем не сплю. То есть не могу выспаться. Больше чем на полчаса уснуть не удается.

— Я знал одного такого парня, — сказал Кип.

— Вес надо сбавить, — заметил Билли.