Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

Стоя группками на зеленом газоне перед входом в церковь, провожающие ждали выноса гроба. Фоторепортеры нацелили камеры. У телевизионной камеры на треноге вид был допотопный. Миссис Шор со Старки Кьюницем вышли последними. Невысокая миловидная женщина, одетая с неброской элегантностью, приветливо улыбнулась друзьям, но губы у нее дрожали. На мгновение она словно окаменела, затем пересилила себя и со спокойным, сдержанным достоинством стала спускаться вниз по ступеням рядом с Кьюницем, который был не намного ее выше. Хорошо сшитый темный костюм Кьюница немного помялся, а галстук съехал чуточку набок. Но казалось, так оно и должно быть. Дородный, краснолицый, зоркие светло-голубые глаза смотрят вперед о пренебрежительным безразличием. Репортеры боялись к нему приблизиться: высокомерно вскинутая голова, равнодушный взгляд — как будто все, что достойно внимания, он давно уже приметил в этом городе и теперь, приехав сюда, не дает себе труда проверить свои впечатления и взглянуть на местных жителей в натуре: зачем, он уже и так все о них знает. Возможно, в этом была слабость Старки Кьюница: он доверял своим источникам — собирал мнения друзей, читал Юджина Шора, он уже сделал свои заключения, и сейчас ему было даже не интересно увидеть все воочию. То, что он имел сказать, было навсегда высечено на скрижалях нетленных сочинений Старки Кьюница.

Но вот к нему приблизился одутловатый от пива известный фельетонист Дж. Ч. Хилтон. Еще дороднее, чем Кьюниц, с рыжими вислыми усами, он, пожалуй, еще больше, чем тот, смахивал на старого английского полковника.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов…

— Забудьте обо мне, — твердо сказал Кьюниц. — Это не мои похороны.

— Я хотел поговорить о Юджине Шоре… теперь, когда он умер…

— А вы уверены, что он умер? — невозмутимо спросил Кьюниц. — Ведь все вы тут не так давно были убеждены, что уже похоронили его. На этом кончим.

— Доктор Кьюниц, моя фамилия Хилтон. Я говорю от имени издателя газеты. — Никто никогда еще не называл Кьюница «доктором». Однако, если навести справки, его можно было бы называть «доктором», особенно при апломбе Дж. Ч. Хилтона, — дело в том, что Кьюниц действительно был доктором философии. — Наша газета хотела бы поместить большое интервью с вами, на целую полосу. И, сэр…

— Я не знаю, кто ваш издатель, — высокомерно отрезал Кьюниц. — Сюда я приехал, чтобы почтить память Юджина Шора. Интервью? Передайте вашему хозяину, что интервью я беру у себя сам, только сам.

— Мой издатель хотел бы пригласить вас отобедать с ним. Обед или ужин, как вам удобно. Мы пригласили бы также и доктора Мортона Хайленда. Он будет счастлив побеседовать с вами. Давно уже нора вам познакомиться друг с другом, и мы счастливы предоставить вам эту возможность.

— Благодарю вас, — сказал Кьюниц. И, подумав, со смешком добавил: — Доктор Хайленд? Блестящая идея! По-моему, он выжил из ума.

— Извините меня, — сухо сказал Хилтон. — Извините. — И торопливо отошел.

— Мне лучше уйти, Ал. Я тут лишняя. — Лиза тронула Ала за руку.

— Разве ты не хочешь познакомиться с миссис Шор?

— Нет, я не вынесу… А вам я буду мешать, — поспешно проговорила Лиза, сильно его озадачив: он впервые слышал, что Лиза боится кому-то быть помехой. — Ты ведь будешь разговаривать с Кьюницем, Ал. Надо ли мне при этом присутствовать?

— С Кьюницем я уже поговорил.

— Ну и что он?

— Я изложил ему мою концепцию.

— И он одобрил?

— Он удивленно взглянул на меня, а затем сказал: «Что ж, продолжайте работать. Теперь мы можем позволить себе быть добрыми».

— А дальше?

— Я рассказал ему, что пишу, пишу и не могу остановиться. — Ал поглядел по сторонам. — Иной раз мне кажется, что я — стервятник. Мне хотелось сказать Кьюницу: «Знаете что, мы — стервятники». Но кто признается, что чувствует себя стервятником? Какой ученик, какой апостол, какой критик? Боже милостивый, нельзя же вот так просто обглодать кости Шора, поместить его в склеп литературы и на этом кончить! Для меня это что-то несравненно большее. Почему я чувствую себя полным жизни, энергии? Наверное, это страшно, что именно теперь я так увлечен работой и так уверен, что все в нем разгадал? Лиза, я не знаю…

— Не надо выдумывать, Ал. Это замечательно.

— Да, пожалуй. Когда же мы увидимся?

— Дай мне еще несколько дней, Ал. Я хочу прийти в себя.

— А знаешь, Лиза, мне кажется, мы расстаемся, чтобы начать все сначала и взглянуть друг на друга иными глазами, — сказал он так, будто уже почувствовал в ней что-то новое, загадочное, что-то глубоко в ней сокрытое, и это взволновало его. — Лиза… Что-то с тобой произошло.

— Ты тоже кажешься немного другим, Ал.

— Ну нет, я прежний, во мне ничего загадочного.

— Ты ведь можешь и не знать…

— Я начинаю ухаживать за тобой, Лиза. Я постучусь в дверь.

— Может быть, я и буду дома, — сказала она. — До свидания.

— До скорой встречи!