Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

Они подъехали к углу, вылезли, подождали полицейского и вместе с ним пошли через улицу. Пачка газет лежала на прежнем месте, но проволоку скрывала снежная пелена. Около пачки виднелись следы. Они описывали полукруг, словно кто-то задержался тут, а потом пошел дальше.

— Ну что ж, поглядим, — сказал полицейский, и Шор, пригнувшись, начал сметать снег. Он сметал его, пока не обнажилась проволока. Под проволокой мокро поблескивала монета достоинством в четверть доллара.

— Так, так, так, — небрежно сказал полицейский. — Даже чаевые оставили. Широкий человек.

Шор медленно, с облегчением выпрямился, и тут унизительность происходящего уязвила его гордость.

— Да, шуточка что надо, — сказал он. — Клоун, как я погляжу. Бьюсь об заклад, что вас так и называют — полицейский-циркач. Идемте, Ал.

Полицейский стоял в снегу, не пытаясь помешать им перейти улицу, но Ал чувствовал, что он провожает их оскорбленным взглядом. Хоть бы Шор поскорее включил мотор и уехал! Полицейский стремительным шагом подошел к машине и постучал в стекло дверцы, а когда Шор опустил стекло, всунул голову внутрь.

— В такую погоду нельзя садиться за руль пьяным. Когда я вас остановил и вы опустили стекло, от вас так разило спиртным, что я еле на ногах устоял.

— Машину веду я, и я не пил, — сказал Шор.

— Пил только я, — сказал Ал.

— Здоровы же вы пить! Вся машина пропахла спиртным.

— Печка была включена, а все стекла подняты, — объяснил Ал.

— Эй вы! — сказал полицейский Шору и выжидающе замолчал, а Шор глядел на него. Выжидал тот по меньшей мере десять секунд. Лицо его, освещенное включенной в машине лампочкой, было полно терпеливо сдерживаемого презрения к человеку, который назвал его клоуном. — Вы! — повторил он. — Предъявите водительское удостоверение.

Пока Шор вынимал бумажник и растерянно рылся в нем, словно его вот уже лет сорок не просили показать удостоверение, полицейский следил за его неуклюжими пальцами с угрюмой улыбкой.

— Выйдите из машины, — сказал он, взяв удостоверение.

— Это возмутительно, — заявил Шор, но тут же взял себя в руки и вылез из машины. — Что теперь?

— Откройте багажник.

— Багажник? С какой стати?

— Я сказал: откройте багажник. Где ключ?

Ал, который тоже вылез из машины, мысленно пожелал Шору, который уже огибал машину сзади, найти нужный ключ сразу. Он его нашел, но, не стерпев унижения, которому его подвергали, негодующе обернулся к полицейскому:

— Вы что, проверяете меня на алкогольное опьянение?

Но его слова заглохли в кружащих хлопьях — он поскользнулся на мокром снегу и упал на колени. Ал вскрикнул:

— Да что же это такое! — Он был вне себя от возмущения и растерянности: всего два-три часа назад они в библиотеке Шора философствовали, рассуждая о преступниках, и вот теперь Шор распростерся в снегу у ног этого дюжего полицейского.

— Мистер Шор, — крикнул Ал. — Я здесь!

Он помог Шору подняться и подал ему шляпу. Пока Шор стряхивал снег со шляпы и надевал ее, полицейский невозмутимо ждал. Шор ткнул в полицейского пальцем и хотел заговорить, но полицейский его опередил:

— А теперь откройте багажник.

Шор пристально посмотрел на полицейского, потом справился с собой и послушно открыл багажник. Пока полицейский, светя фонариком, осматривал все уголки багажника, словно получил сведения, что там спрятаны наркотики, никто не произнес ни слова. Кончив обыск, полицейский сказал:

— Теперь закройте багажник.

— Да, я закрою багажник, — сказал Шор спокойно. Он запер багажник и повернулся к полицейскому. — Смакуете каждую секунду? — сказал он презрительно. — Мстительная полицейская душонка. Что ж, мне вас даже не жаль.

Ала поразило яростное, ничуть не сдерживаемое презрение в голосе Шора и то, как он отстранился, словно полицейский был комком грязи. Окажись он на месте полицейского, он не выдержал бы такого презрения.

— Ваши подленькие инструкции позволяют вам проделывать со мной такие фокусы, — продолжал Шор с гадливостью. — Любой злобный тупой полицейский может досаждать гражданину страны мелкими придирками, главное — сохранять при этом положенную официальность.

Полицейский, похоже, не знал, что ответить, и они стояли в снегу друг против друга, разделенные завесой падающих хлопьев. Шор — надменно вскинув голову, и полицейский, тоже откинув голову назад, напряженный, настороже. Он был дюймов на шесть выше Шора. Но теперь господствовал Шор, уверенный в себе Шор, от которого исходило убийственное презрение.

— Все эти ваши придирки, — продолжал он, — эти ритуальные придирки, может быть, даже служат мне защитой. Если бы, как, возможно, учитывает закон, у вас не было такой отдушины, вы сорвались бы с цепи и одному богу известно, чего натворили!

Подбородок полицейского дергался, лицо изуродовала злоба. Потом по этому лицу скользнула растерянность, словно он почувствовал, что человек, стоящий перед ним в снежной пелене, может его уничтожить, и уничтожит.