Радрадрабен

– Радрадрабен! Да что ж это такое?! Слово помню, а что оно значит – забыл! Ведь то ли сам этот Радрадрабен делал – а для чего? То ли за большие деньги доставал где-то – а для чего опять-таки?! Но ведь что-то важное! Ведь недаром этот недостойный пустился на поиски, недаром!.. А если это недостающий элемент?! – тут говоривший осёкся и испуганно огляделся вокруг. В зале, конечно, никого не было, да и кто бы осмелился без разрешения нарушить уединение великого мага Гофлареха? Никто, конечно!

Тем не менее, колдун приложил к тонким губам свой птичий палец и, качая головой, по-стариковски прокряхтел:

– Враги, кругом враги…

Затем Гофларех приосанился и стукнул посохом по тёмному камню пирамиды, исторгнув пучок миниатюрных фиолетовых молний. Удовлетворившись этой маленькой демонстрацией силы он, волоча мантию по широким ступеням, не спеша спустился с пирамиды, приблизился к одному из столов и принялся вглядываться в серое варево, бурлящее в массивном платиновом чане. Глядел Гофларех долго, пока у него не заслезились глаза, затем плюнул в чан и обиженно сказал:

– Опять ничего!

Потом вздохнул, отложил посох, снял Шлем Хаоса и стал через голову стаскивать тяжёлую суконную мантию. Разоблачившись, он оказался вполне симпатичным старичком в вязаном жакете на голое тело и старых, неопределённого цвета шароварах. На ногах его красовались положенные по рангу бархатные туфли с загнутыми носами, богато расшитые выкрашенными киноварью черепами летучих мышей. Ещё раз безнадёжно глянув в бурлящую жидкость, Гофларех махнул рукой и уселся в кресло-качалку. Картина была идиллической – так и казалось, что вот сейчас в зал с визгом ворвётся ватага ребятишек, обступят они кресло и весело закричат: «дедушка, дедушка, расскажи сказку!». Но нет, никаких внуков у Гофлареха не было, хотя… Хотя, могли и быть, ведь дочь-то у него была – вздорная, непутёвая, но дочь, причём любимая. Поссорившись с отцом на почве критического отношения к его методам достижения абсолютной власти над Вселенной, она тут же после размолвки покинула отчий дом с гордо поднятой головой, взяв с собой лишь мешочек самоцветов да тетрадку в переплёте из кожи девственницы с наиболее употребительными заклинаниями. Упрямый старик не остановил тогда строптивицу, хотя, чтобы она вернулась, достало бы одного ласкового слова. Гофларех сделал вид, что произошедшее ему глубоко безразлично, но с тех пор взял привычку каждую неделю заглядывать в различные хитроумные приспособления, позволяющие на расстоянии видеть определённого индивида. И таковым индивидом была, конечно же, его дочь, его ненаглядная Гризония.

Вот и сейчас, испытав неудачу с серым варевом в чане, старик немного покачался в кресле, решительно встал и перешёл к золотому треножнику, на котором покоился хрустальный шар размером с хорошую тыкву. Был он сейчас какой-то тусклый, блеклый, но это не смутило опытнейшего некроманта и естествоиспытателя.

Несколько небрежных пассов, и вот по шару сверху вниз побежали радужные волны, он заискрился серебряными блёстками, и вдруг на весь шар появилась добродушное круглое лицо, несколько искажённое сферической аберрацией.

Гофларех, рассчитывавший увидеть дочь, от неожиданности отпрянул от треножника. А тот, в шаре, прищурился, обернулся куда-то и крикнул:

– Глендавейн! Хватит возиться!

Звено десятое

Робин привстал на стременах, обернулся и крикнул:

– Глендавейн! Хватит возиться с этим уродом, время же теряем!

Сзади, из кустов, впритык обступивших узенькую тропу, донеслось:

– Не надо было так изводить бедную зверюшку!

Граф аж глаза выпучил: ну баба, это ж придумать – назвать «бедной зверюшкой» образину ростом в полтора человека! Снабжённую к тому же огромными когтями на всех четырёх лапах и двумя лопатообразными зубами, торчащими из отвратительной бородавчатой верхней челюсти. Эти зубы и дали Глендавейн повод назвать монстра безобидным грызуном. Но это было потом, а когда образина неожиданно вынырнула из кустов перед самым носом – тогда Робину было не до дискуссий.

Граф мгновенно обнажил меч и рубанул тварь прямо по шее, вернее, по тому месту, где у нормального существа теоретически должна находиться шея. Животное очень походило на кролика, только вот шеи у него не было, покатые плечи плавно переходили в небольшой бугорок – это и была голова.

Истребитель Василисков отскочил от твари, как от гранитного валуна, чуть не вывихнув Робину кисть. Граф превозмог боль в руке и рубанул ещё раз, метя в лапу – и с тем же успехом.

Интересно, что «кролик» этот не убегал – но, слава богам, и не нападал тоже! – а стоял столбиком, и после второй попытки Робина разразился скворчащей трелью. Граф растерянно обернулся: что-то гневно кричала Глендавейн; Беку, как обычно в таких случаях, нигде не было видно. Робин разозлился и как дубиной ударил мечом сверху. Как ни странно, это возымело действие: животное постояло несколько мгновений и вдруг тяжело завалилось набок, с треском ломая кусты.

Девица немедленно слетела с седла, отпихнула Робинового конька и оказалась рядом с поверженным зверем.