Радрадрабен

Большего контраста со светлым солнечным днём, со щебечущими птичками и яркой зеленью листвы придумать было невозможно. Мужик был неимоверно грязен, ветхие остатки одежды висели клочьями, лохматые волосы свалялись, а борода, о которую обломалась бы самая крепкая железная расчёска, закрывала тело почти до колен. Пахло от него даже на расстоянии.

Тем не менее, стоял он твёрдо, широко расставив босые ноги с крепкими коричневыми ногтями. В руках он сжимал длинную суковатую палку, которой сейчас перегораживал дорогу.

– Откуда он взялся? – спросил Робин.

Бека нервно облизнул сухие губы и неуверенно проговорил:

– Да вроде бы ниоткуда: ехал я, ехал, глядь – а он уже стоит.

– Значит, из кустов выскочил, – подытожил граф. – Ну, человече, ты кто таков будешь?

Мужик угрюмо оглядел их исподлобья и хрипло гаркнул:

– Не ходите туда!

И этот туда же! Они что, сговорились, что ли?!

– Это куда ж нам не ходить? И почему?

Мужик немного помялся и злобно ткнул палкой за спину:

– Туда! Поворачивайте назад, покуда живы.

– Ты, дядя, не дури… – начал было Робин, и тут его опять кольнуло, как тогда, перед мостом, только сильнее. Намного сильнее.

Он замолк, а затем, пристально глядя на оборванца, медленно процедил:

– Ну всё, хватит…

Тот, словно этого и ждал, опустил палку, отступил к кустам и развёл руками: мол, езжайте, но я вас предупредил.

Робин же, не говоря больше ни слова, стал разворачивать лошадь под удивлёнными взглядами Беки и Глендавейн. Бека растерянно спросил:

– Как это?

– А вот так! – зло ответил граф. – Нет нам туда дороги. Разворачиваемся. Лучше три месяца у Шпокара дурака поваляем… – и, видя всё возрастающее недоумение в глазах Глендавейн, отрубил:

– Предупреждение мне было, даже два раза. Один раз… раньше, а второй – сейчас вот.

Глендавейн немедленно вздёрнула нос – нет, скорее носик – и с ехидцей осведомилась:

– И кто ж, если не секрет, предупреждал?

Об этом Робин, если по-честному, даже не задумывался, но, не растерявшись, ответил кратко и веско:

– Пах.

Если подумать, то больше и некому было, не было больше у Робина покровителей из небесного пантеона. Глендавейн недоверчиво посмотрела на графа, но всё же отступилась: Пах был богом уважаемым, не из самых первых, конечно, но и далеко не из последних. Она тоже стала разворачивать конька, а вслед за ней и Бека, так ничего и не понявший.

Граф обернулся и сказал босяку, всё так же стоявшему у обочины:

– За весточку спасибо. И мой тебе совет на прощанье: ты лужицу какую-нибудь найди, помойся, Пах грязнуль не любит, – и тронул лошадь.

Мужик постоял немного молча – переваривал, а потом его прорвало:

– Какой такой Пах? Не знаю никакого Паха! Мой бог – истинный, мой бог везде! Он – капля в океане, он – тень во мраке, он – облако в тумане, он – искра в пламени, он – песчинка в бархане, он…

Тут они заехали за поворот, и дальнейшее местонахождение бога грязнуль осталось им неизвестно.

К мосту подъехали, когда стало смеркаться. Робин спешил, хотя особой надобности вроде и не было. Оранжевый шар солнца уже коснулся горизонта, птицы смолкли, лишь изредка попискивало какое-то неведомое насекомое. Страшную поляну они проскочили почти галопом, а змеи, наверное, уже залезли на свои деревья и готовились ко сну. Бека повздыхал – скорее всего, о судьбе утерянного мешочка с жемчугом – но даже не предложил остановиться и поискать его в траве. Змей он боялся панически.

До пропасти добрались без приключений. Граф решительно спешился и пошёл к мосту, ведя присмиревшую лошадь в поводу. Он твёрдо пообещал себе стать на ночёвку только на той стороне. Чем объяснялось такое непременное желание, он не знал и разбираться в этом не желал. Робин обернулся и хотел поторопить спутников, но вдруг дорога под его ногами вспучилась и толкнула его вверх. Это было так неожиданно, что он не успел испугаться, зато его лошадь захрапела и поднялась на дыбы. Граф занялся укрощением скакавшего козлом конька и пропустил что-то важное, потому что Бека закричал: «Смотрите! Смотрите!..», а Глендавейн брезгливо сказала: «Заткнись ты!». Наконец, животное успокоилось, и Робин получил возможность осмотреться.

Всё вокруг изменилось в мгновение ока: темно было почти как ночью, хотя солнце ещё наполовину торчало из-за пологого лысого холма. Стало холодно, противный колючий ветер драл полы плаща.

Робин поёжился, проверил в ножнах Истребитель и пробормотал что-то вроде «да, похолодало что-то…». Земля опять дрогнула, потом ещё раз и ещё. Кони уже не дёргались, а только испуганно прядали ушами при каждом толчке.

– Вверх, вверх смотри, граф! – шёпотом прокричал Бека, но Робин, словно зачарованный, не мог отвести взгляд от моста. Замшелые глыбы при каждом вздохе земли шевелились, как живые, в бездну сыпались мелкие камешки. Между камнями появились зазоры, сначала узенькие, а потом и в ладонь шириной. Мост шёл волнами, как будто был из тростника, а не из тяжеленных каменных глыб.

– Да гляди ж ты!.. – с отчаянием крикнул Бека. Глендавейн всё это время молчала и только всё поглаживала свою лошадку по шее.