Радуга 1

Шурик сам сделал достаточно удачных снимков, поэтому, в принципе, мог ехать домой, но новые приятели предложили потаскать камбалу, выдав рыбацкую снасть и плоскогубцы.

— Клещи — чтобы рыбу пытать? — поинтересовался он. — Чтоб она потом вкуснее была?

— Однако, у Вас наклонности, смею уверить! — засмеялся Семукан, между прочим, гражданин Финляндии.

Когда пошел клев, такой, что «рука бойцов колоть устала», Шурик понял предназначение данных ему плоскогубцев: ими просто удобнее было выковыривать из невеликого рта рыбины крючок.

— Ну что, дядя Комях, когда на палтус пойдем? — поинтересовался кто-то, когда темнота стала уже почти осязаемой.

— Лишь только Семукан нам разрешение на ловлю у Шпицбергена сделает — сразу, — кивнул тот и дал команду сворачиваться.

Вечером была жирная уха, сдобренная промерзшей в переносном холодильнике водкой «Двойной золотой». Костер стрелял искрами в ночное холодное небо, звезды в ответ насмешливо перемигивались, с моря поднимался холод, как с Арктики, и — никого народу, только разомлевшие «цивилизованные» рыбаки.

Утром Шурик уехал, сердечно поблагодарив товарищей за удивительную возможность половить на Белом море камбалу.

Дома, выводя слайд за слайдом на большой экран в гараже, он напряженно думал, фиксируя любое, даже самое нелепое предположение, на бумаге. Шурик принципиально не стал знакомиться с другими источниками мыслей, обличенных в принятую, как базис, историю карельского края. Пусть их, они за эти труды премии и звания получали. Если же его точка зрения независимо совпадет с кем-нибудь, значит, у дураков мысли сходятся. Единственное, что он знал про петроглифы — это удивительная книга, боевик Александра Михайловича Линевского «Листы каменной книги».

Он надеялся, что меткое название слайда сможет охарактеризовать всю картину происходящего. Тому пример — судьба пресловутого зеркала «белого шума». Аполлинарий подарил его кафе у электротехнического института, наказав выставить где-нибудь в виде создающей настроение декорации (какое настроение может создать череп?), что и было сделано. Не лишенный тяги к прекрасному администратор оформил рамку, подвел подсветку, да еще и приписал снизу готическим шрифтом «Still STARVING?» (все еще страдаешь от голода?). Получилось одиозно. Народ специально стал приходить в кафе, чтобы сфотографироваться с черепом. Более продвинутые студенты даже, ничтоже сумняшись, выбили себе аналогичные тату на хилых и не очень бицепсах и вызывали восхищенные взгляды у ментов.

Шурик бился в мысленных потугах несколько дней, отвлекаясь лишь только тогда, когда в гараж спускалась Лена и с очень для него волнительной интонацией говорила:

— Ну что, дорогой, может хватит на сегодня? Пора ложиться спать.

Шурик, слыша ее голос, начинал волноваться: бежал сначала к жене, потом внезапно поворачивал обратно к экрану, затем махал рукой и выключал слайдоскоп. Это действо с точностью до шагов и взмахов рук продолжалось каждый раз, пока, наконец, у него не созрело все-таки свое мнение, отвечающее самым минимальным требованиям его логики.

Он назвал свой труд, облаченный в рамки отчета, кодировано: «Итоги».

Начал, конечно же с условной фразы «Радуга имела место быть» и череды дат, включавших в себя и день отправки документа. Можно было, безусловно, мгновенно по «мылу» сбросить всю информацию в Питер. Но вся информация в электронном виде обязательно проверяется соответствующими службами государства, или, точнее — государств. Почта и курьерская доставка также облагается всеми правами «свободы слова» — жесточайшей цензурой. Поэтому он отправил пакет документов с мурманским коллегой, как раз проезжающим на свое очередное дежурство по «Дуге».

Свои откровения Шурик соотнес сначала с Беломорьем, потом уже с Заонежьем. Так ему показалось легче и доходчивей. В первую очередь, для самого себя.

«Есть всего несколько мест, где человек, пусть даже и разделенный с нами десятками веков, желает увековечить свою память», — писал он. — «Люди-то особо не меняются, привычки сохраняются. Нет никаких указаний на то, что те парни, что бегали в свое время с копьями и мечами, были глупее наших современников, ленивым движением пальцев по джойстику способных создать в ближайшей (или дальнейшей) стране „лунный пейзаж“.

На мой взгляд реалистичная, ярко выраженная хозяйственная направленность беломорских петроглифов не может быть истолкована, как выставка достижений народного хозяйства: кто сколько лосей завалил, у кого сколько лодок и чьи танцоры лучше всех пляшут. Зачем тратить драгоценные силы, чтобы потом гордо подуть щеки — вы все козлы, а мы дартаньяны. Скопят силы „козлы“, придут, да как наваляют по рогам, чтоб не зазнавались.

Выбивать, мучаясь картинки, готовясь к охоте и призывая животных „спокойно, пацаны, хоть мы вас тут и поубиваем, но вы останетесь с нами в этом мире, только малость мультипликационные“ тоже нерачительно. Гораздо проще намалевать краской — и иди себе, бей животину. Не одна же охота в жизнь проводится.