Радуга 1

Майор, начавший за здравие («Устав» там, «Закон», даже «Конституция»), закончил заупокой (трах-бах-нах, родственники, бедные родственники).

— Так что произошло-то? — деликатно спросил Макс, когда и тот, выдохшись, тоже принялся играть в «гляделки» с портретом мерзкого поляка. — Задержанные сержанта лишили мужского достоинства?

— Да кому он нахрен нужен? — устало и еле слышно произнес полковник. — В морду плюнули пару раз, вот и все.

— И в чем, собственно говоря, проблема? — Макс сделал удивленно-вопрошающую физиономию.

Майор с полковником переглянулись и развели руками.

— Свободен, — сказал заместитель, начальник только рукой махнул в сторону двери.

Сержанта уволили из органов внутренних дел. Он помыкался по городу, но без любимой работы жить не мог. Сначала его бросила жена, привыкшая к причастности в ненаказуемости, потом прекратился доступ к бесплатному алкоголю, потом у кого-то не выдержали нервы, а у Гурьева — череп.

Макс же уехал в длительную полугодовалую командировку. Сопоставив срок и специфику работы, можно сделать вывод, что его отнюдь не послали в Канны, либо Лас-Вегас. Там и своих ментов хватает. Он поехал восстанавливать, так сказать, конституционный порядок в Чучню.

29. Макс в командировке

К тому времени все активные боевые действия в этой больной горной местности закончились, о чем неоднократно пришлось говорить загоревавшей маме и озабоченному отцу. Тем не менее они очень переживали. Пожалуй, даже больше, чем сам «федерал-интернационалист». Макс, поминая все прелести общения с чученами еще с армейских времен, никаким желанием ехать в их самое гнездо не горел, но так уж, видать, звезды расположились: Смоленск — Ростов — Моздок — Грозный.

В поезде и на пересылках изрядно пили, транспортная милиция, разжиревшая в этих краях до полного неприличия, пыталась у любого, даже самого ментовского мента изъять все ценное. Максу было это удивительно: свои же глумились над своими. Наверно, такие свои.

В райцентре, где из него, двух прокурорских и еще двух армейских спецов по борьбе с незаконными воинскими формированиями, сформировали следственную группу, занимающуюся изысканием и изыманием лишнего оружия у населения. Чучены лишним вооружением не обладали, все было нужно для хозяйственной деятельности, поэтому приходилось заниматься оперативно-розыскными мероприятиями. Кроме них тут еще квартировались федералы-контрактники и тверские менты.

Горы вокруг были красивые, речки — бурные, воздух — кристальным. Все бы ничего, если б не местное население. Все они были «духи», нисколько не стесняющиеся этого своего статуса. Менты были обычные, много и часто пьющие, федералы — наглые и какие-то вороватые. За первые два месяца службы никаких происшествий не произошло, все занимались своими делами, это внушало оптимизм, Макс даже раздобыл Коран, адаптированно переведенный на русский язык. В тайне от своих, чтоб те не посчитали его предателем, он его читал. Все недоумение по поводу прочитанного Макс относил на сложность перевода, но не все можно было списать на неверную трактовку слов. Вообще, с книгами здесь была полная засада. Местное население книгу в руках отроду не держало, разве что их самую мусульманскую, да и то, по глубокому подозрению самого Макса, предпочитало, чтобы им ее кто-нибудь пересказывал. Местный служитель религиозного культа, например. Сослуживцы иногда сподоблялись до купленных на вокзалах покет-буков. В лучшем случае, Бушков, но предпочтение почему-то отдавалась Марининым сотоварками. А этого тонкая натура старлея перенести не могла, даже в туалете.

Иногда в село приезжали на очень приличных автомобилях нестарые бородатые мужики. Как выяснялось, это были отпускники — те, что промышляли бандитством где-то в России. У них было много денег, которыми они щедро делились с ментами, имевшими обыкновение проверять документы. Порой такое показное расточительство казалось нарочитым и обязательным ритуалом. Своего рода доказательство состоятельности, как чучена.

Но самое поразительное здесь, где большая часть народа сочувствовала самому махровому исламизму, было то, что любой алкоголь можно было купить в неограниченном количестве и в любое время. Может быть, потому что в одной из сур, весьма возможно даже в «Женщинах» упоминалось: «O вы, которые уверовали! Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны, пока не будете понимать, что вы говорите, или оскверненными — кроме как будучи путешественниками в дороге — пока не омоетесь». То есть, быть пьяным вполне допускается?