Радуга 2

— Зато мы с легкостью можем процитировать Михаила- Иосифовича Веллера, или, даже, президента Саркази, — сказал Макс. — Потому что они наши современники, и взгляды их нам понятны. Не то, что слова Ивана Грозного.

Майор замолчал, помалкивала и Саша. Бункер ФВУ тоже не пытался издать ни звука.

— И о чем мы тут так серьезно разговаривали? — спросила, — наконец, Саша.

— Да ни о чем серьезном, наверно, — ответил Макс. — Так, — время коротали. Хотя, подожди, серьезное — это стихи. «Во всех стихах есть боль» — это сказал американский пьяница ирландского происхождения бунтарь Джим Моррисон. Я бы добавил: кроме гимнов. Там — понты. «Doors» — это образ восприятия действительности, это стихийное бедствие для Штатов, как государства.

— Поэтому он и помер в свои 27 лет с самым популярным- «политическим» диагнозом: острая сердечная недостаточность, — проговорила Саша. — Домяукался. Хотя, говорят, что на кладбище Сент-Дени в Париже похоронили совсем не Моррисона. Его тело не видел никто, кроме его верной девушки. Сидит он сейчас на острове и пьет свой виски.

— Точно, в обнимку с Элвисом Пресли. — Они снова замолчали. Каждый уже давно сидел в своем углу. В голове сделалось настолько пусто, что туда заполз сон, незаметный, будто, явь.

— Саша, — внезапно сказала темнота голосом Макса. — Пора. — Два часа ночи.

— Да, да, — ответила девушка, протирая глаза. — Пора.

Макс одним пинком высадил дверь из ненадежного запора замка. Судя по всему, он неплохо ориентировался в устройстве и расположении этой пресловутой ФВУ.

Подвал, куда они выбрались, был замечателен двумя своими качествами: небольшим подвальным окошком, все из того же пластика, и странной освещенностью. Остальное — все как всегда: полки, лопаты, грабли, ведра и прочее. Свет разливался из этого самого окошка, что не совсем соответствовало времени суток, на которое ссылались часы не только Макса, но и Саши. Стоял предрассветный полумрак, грозивший через каких-нибудь полчаса окончательно раствориться в лучах восходящего солнца.

— Странно, — сказал Макс. — Чего это рассвет посреди ночи?

Ломом он ловко отжал хлипкую дверь и махнул Саше рукой.

Во дворе управления было действительно пустынно, из здания не доносилось ни одного звука. Однако машина майора не завелась, сколько он не крутил стартером.

На звуки из караульного помещения вышел сержант в бронежилете с автоматом наизготовку. Однако различив форменный китель, опустил дуло книзу.

— Никто не смог завестись, — сказал он. — Ни у нас, ни в городе.

Макс взял Сашу за руку и пошел к проходной. Показал сержанту удостоверение и небрежным тоном добавил:

— Она со мной.

Тот очень внимательно просмотрел красную книжицу, подсвечивая фонариком, потом стал осматривать девушку, кажется, даже принюхиваясь. Выражение лица постового невозможно было разобрать, но было понятно, что просто так разрешить выйти он не намерен. Вчера был дурной и непонятный день, ознаменовавшийся очередным усилением контроля.

— Пропуск, — сказал он. — Ночью? — удивился Макс. — Придется задержаться, — пожал плечами сержант. — Майор, — вы же порядок знаете.

— Знаю, — вздохнул Макс. — Пиши в журнале фамилию с- паспорта. И мою должность рядом. Отвечу днем по всей строгости по возвращению. Нет у нас времени ждать.

Саша потянулась за своим паспортом, но сержант повел стволом автомата:

— Да мне без разницы, кто она. Хоть сама Ксения Собчак. — Мне из-за нее неприятности не нужны.

Саша недовольно скривилась, заслышав сравнение, а постовой демонстративно щелкнул предохранителем. Это был настоящий мент, и ему действительно было наплевать на регалии. Подобный в былые времена, ничтоже сумняшеся, ударил в лицо Юрия Антонова.

— А знаешь ли ты, сопляк, — вдруг сказал Макс. — Мне, как- майору милиции, хочется узнать: какое положение вещей приводит в смятение мусульманскую общественность?

Вопрос был очень уместным, особенно для полуграмотного деревенского парня, все мировоззрение которого зиждилось на непомерном самодовольстве и болезненно-больном самомнении. Какие мусульмане? Тем не менее, он отвлекся и, поджав в недоумении губы, отвел взгляд куда-то в сторону. Когда же сержант снова уставился на странную парочку, в лицо ему глядел ствол табельного «Макарова», зажатого в руке майора.

Макс не менее демонстративно отпустил предохранитель.

— Это преступление, — в голосе постового угадывалась- радость. Даже намека на страх не было. — Вы задержаны до выяснения.

— А если я сейчас вышибу тебе мозги? — поинтересовался- Макс, как о чем-то обыденном.

— Невозможно, — отреагировал сержант и попытался- перехватиться за автомат поудобнее. — Я — лицо неприкосновенное.

— Мда, — сказал майор, и пистолет в его руке согласился:- «так».

Они энергично прошли мимо мертвого тела в караулку, в один прыжок преодолели вертушку и оказались на улице. Глушителя у Макса не было, поэтому совсем невозможно, чтобы никто не отреагировал на звук выстрела.