Радуга

— О да, любовь моя, — он почти мурлыкал. Как кот. Кот из джунглей. Очень опасный и чувственный зверь. — Я хочу этого с того момента, как мы вновь встретились на моем пароходе.

Она безуспешно пыталась вырваться, отчего ее платье только плотнее обертывалось вокруг бедер. Он наклонился и пробежал пальцами по всей длине ее ног, лаская и пощипывая, пока не почувствовал, что она вздрагивает от его прикосновений. Он подивился страсти, которую почувствовал в ней. Тлеющим углям этой страсти не хватало лишь легчайшего дуновения, чтобы заняться ревущим пламенем. Его руки двигались вверх по ее ногам; встретив панталоны, он оттянул их наверх. Поглаживая ее тело, он придвигался все ближе к ее сокровенным местам. Ее движения стали еще более резкими, и она застонала. Он ощущал, как ее тело подается навстречу ему и становится горячим от его прикосновения. Но, продолжая, он почувствовал собственное возбуждение и подумал — не наказывает ли он себя сильнее, чем ее?

— Ублюдок, — выкрикнула она в агонии.

— Что за выражение для леди, — сказал Квинн мягко, пытаясь успокоить собственное возбуждение, утаить собственное мучительное желание. Его руки продолжали двигаться с успокаивающей нежностью, с такой искусностью, с какой он добивался любой женщины, которую желал. Он часто пользовался руками, чтобы доставить женщинам удовольствие, чтобы изображать страсть, потому что никому не мог отдать своего сердца, никому после леди Морганы.

Она вздрогнула и закусила губы. Он увидел, как на одной губке выступила капелька крови.

— Ну, пожалуйста…

— Зачем вы были на Кэнэл-стрит?

— Идите к черту.

Он склонился над ней и слизнул капельку крови из уголка ее рта, затем стал покусывать ее губы с такой нежностью, какую она не могла бы не оценить, если бы не думала, что он делает это с гнусной целью.

Она укусила его.

Он выругался, ощущая вкус своей и ее крови. На ее лице промелькнуло очень легкое выражение вины и сожаления. Она напряженно изучала его. Как он мог считать ее простушкой?

Смотря в ее шоколадно-карие глаза, загадочные, как река Миссисипи, он понял, что сам изнемогает от страстного желания. Желания изучать ее тело, разбудить ту страсть, которая столь явно просвечивала сквозь искусственную холодность, ему до боли хотелось сорвать ее, чтобы увидеть настоящую Мередит Ситон.

Но он понял, что сейчас больше ничего не добьется. Его собственные эмоции, с которыми он столько лет боролся, загоняя их вглубь, сейчас были слишком близки к поверхности. Ему требовалось время, чтобы взять себя в руки, охладить желание.

Квинн медленно поднялся и оторвал еще две полосы от перекрученной простыни. Одной он привязал ее связанные ноги к спинке кровати, а другую, обернув вокруг запястий, притянул к кроватному столбику. Теперь она едва могла шевелиться.

Неохотно он отодрал еще кусок и завязал ей рот, не обращая внимания на мольбу в ее глазах.

— Я ненадолго уйду, — сказал он, — а когда вернусь, задам вам кое-какие вопросы. И я получу на них ответы, неважно, каким способом. У вас есть около часа, чтобы рассмотреть возможные варианты. Или отсутствие их.

Она опять опустила свои невероятные реснички, и Квинн подумал, еще раз, какой беззащитной она выглядит.

“Беззащитная, как гремучая змея”, — сказал он себе.

И все же, выходя из каюты, он любил себя намного меньше, чем когда встал, двадцать часов назад.

Он очень надеялся, что Кэму повезет больше, чем ему.

Мередит открыла глаза, когда услышала, что он уходит. Она увидела, как он задул газ в лампе, и комната погрузилась в темноту. Шторы были задернуты уже тогда, когда она пришла в сознание.

Пленница увидела лишь смутные очертания его широкой спины в дверном проеме, затем дверь закрылась, и ключ повернулся в замке.

И ее охватило беспросветное отчаяние.

Кляп раздирал ей рот, приводя ее в панику. Если бы он знал, что этого не нужно было делать! У нее не было желания кричать и поднимать тревогу. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее нашли здесь.

Мередит попыталась пошевелить руками, вывернуться. Это было бы ее единственным спасением. Но хотя материал и не впивался ей в кожу, он стягивал ее плотно и крепко, и чем больше она двигалась, тем крепче, казалось, стягивались ее путы. Квинн Девро не был таким беззаботным, каким представлялся.

Господи, что ему нужно? И почему он оказался у склада? Что он знает?

Неужели он работает с братьями Кэррол? А иначе зачем бы он пригласил их за свой стол?

А были годы, когда он исчез, годы, о которых никто ничего не знает. Она слышала только разговоры, слухи, но ничего не говорилось наверняка. Может быть, он уже тогда занимался нелегальной работорговлей? И таким образом сколотил состояние? Она знала, что он очень богат. Ее брат сказал об этом совершенно откровенно, когда она начала протестовать против договора на фрахт, заключенного между ними. И это богатство досталось ему явно не за карточным столом. Никому этого не удавалось.

Но даже перебирая в уме самые ужасные варианты, она чувствовала электризующее прикосновение его ладоней, мучительную неудовлетворенность от чего-то…