За ужином только и разговору было что о Васятке; бабка расхваливала его на все лады и старалась накормить получше, а ему от всего этого было неловко, он ничего не ел и лег раньше обычного.
Ночью, когда все спали, он осторожно встал, оделся и прокрался за печку. Там он зажег лампу, поставил ее в угол, чтобы свет не мешал деду спать, и начал работать. Прежде всего он достал ботинок, сделанный дедом, поставил его перед собой и долго разглядывал, поворачивая и так и эдак. Потом нашел выкройки и выбрал кусок хорошего светло-серого сукна. Поразмыслив немного, он решил, что подметки подкинет кожаные, а не из молотильного ремня, как обычно, и полез в сундук, где у деда хранились старые запасы. Подготовив все, что нужно, он нашарил в коробке нож и решительно принялся за дело.
Под утро его растолкал дед. Васятка с трудом открыл глаза и поднял голову. Лампа нещадно коптила. Клочья сажи носились в воздухе.
— Эк, его угораздило. И что только наделал, паршивец. Сколько товару зря извел. Марш в постель, пока бабушка не проснулась.
Но сердился дед недолго. В тот же день, принимаясь за очередную пару, он с серьезным видом, как будто рядом с ним был такой же мастер, как он сам, выдал Васятке товар и сказал:
— Давай, пробуй!
Вначале дело не шло ни у того, ни у другого. Дед боялся, что Васятка испортит, и часто отрывался и поправлял его, а то и вовсе переделывал заново. При этом он обязательно рассказывал что-нибудь поучительное или просто вспоминал свою жизнь «в мирное время». Про войну и про отца он не упоминал ни разу, и когда Васятка спросил, дед страшно рассердился и долго ворчал, и Васятка не мог понять, на что он сердится.
Себя он называл башмачником и объяснял Васятке, какая разница между ним и сапожником, и по его словам выходило так, как если бы взять Васяткину мать, картины которой демонстрировались в Москве, и сравнить с косоруким Матешей, что когда-то в деревне расписывал горшки и дуги.
Из рассказов деда Васятка усвоил, что раньше, «в мирное время» (какое это время, он не знал), мастера были не в пример нынешним, и товар был совсем иного рода, и одни сапоги можно было носить лет двадцать, время от времени меняя подметки, и последние такие сапоги он отдал одному командиру, когда наши войска освободили деревню, потому что тот угодил в какую-то колючую спираль и так изорвал свои, что стыдно было смотреть. И в его сапогах тот командир дошел до Берлина и даже прислал оттуда письмо.
А бабка теперь сама ходила за водой и, подолгу оставаясь у колодца, рассказывала про Васятку и про то, как бог услышал ее молитвы, и когда она наконец возвращалась, то в ведрах застывала вода и надо было пробивать ковшиком, чтобы ее вылить.
Ботинки были готовы вечером в воскресенье. Васятка положил их отдельно и потом часто прибегал и смотрел, не запихнула ли их бабка в свой мешок. На другой день начинались занятия в школе. Нужно было собрать книги, кое-что почитать и повторить — в общем, хлопот набиралось много, и для Васятки это было хорошим предлогом, чтобы лечь спать после всех. Уже раздевшись, он сбегал за печку в последний раз полюбоваться на свою работу и уснул со счастливой улыбкой на липе.
Утром он сразу вспомнил про ботинки, и на душе у него стало радостно, как будто уже наступила весна и на улице пели птицы. Завтракая вместе с дедом, он соображал, как бы незаметно положить их в противогазную сумку, с которой он ходил в школу. Он первым вылез из-за стола, и как только дед, закашлявшись, пошел покурить, Васятка схватил учебники и за печкой стал собирать сумку. Ботинки заняли много места, Васятка подумал немного и решил учебники оставить, а сверху запихнул только старую газету.
Бабка, как обычно, провожала его до калитки.
— В школе-то смотри не засиживайся, — говорила она. — А то дедушке без тебя скучно. Одному-то ему не больно работается.
Васятка вышел на дорогу и оглянулся. Крайнее окошко слабо светилось, — должно быть, дед уже сел за свой верстак. Васятка представил, как он сидит один, согнувшись и вытянув ногу, и ему стало так тоскливо, словно он навсегда уходил из родного дома.
Школа помещалась на выгоне за деревней, в здании бывшей ветлечебницы. Лошадей в колхозе не осталось, и в этом большом холодном помещении оборудовали классы. Чтобы добраться туда, нужно было перейти через овраг, а потом пересечь продуваемое ветром поле; обычно Васятка под гору бежал бегом, но теперь он только поглядел в ту сторону и быстро зашагал к почте.
Шофер дядя Миша возился около машины, и Васятка попросил взять его с собой.
— В город? — спросил дядя Миша, быстро оглядев Васятку, и стал крутить заводную ручку.
Васятка кивнул.
— Бабка, что ль, посылает?
— Нет, я сам.
Мотор заработал, и дядя Миша бросился в кабину, пока он не заглох. Васятка ждал.
— Ну залезай. Сегодня день не базарный, у меня пусто.
Васятка залез, и они покатили.