Радуга — дочь солнца

Солдаты за его спиной шмыгали носами. Иван Васильевич недоуменно пожал плечами. Потом взял со стола незажженную папиросу и похлопал себя по карманам, как бы ища спички.

— Это кто? — Офицер ткнул в сторону Екатерины Максимовны.

— Старуха моя, а это внук.

— Ста-ру-ха, — по слогам повторил офицер и подошел поближе к столу.

Самовар все еще кипел, пар поднимался к потолку, и зеркало в простенке между окнами сильно запотело.

— О, — сказал офицер, увидев большую вазу с медом. — Мед.

— Мед, — подтвердил Иван Васильевич и придвинул вазу к краю стола. Он вдруг почувствовал себя до странности спокойным и с неподдельным любопытством стал разглядывать офицера. Он был высок и строен, с правильными чертами лица, и лишь блестевшая на фуражке эмблема с черепом и скрещенными костями придавала что-то зловещее его фигуре. Офицер перевернул страницу в словарике и спросил:

— Мед есть?

— Мать, — сказал Иван Васильевич. — Дай-ка посудину. Господин офицер мед любит.

Офицер напряженно слушал. Вслед за хозяином он пошел в кладовку. Иван Васильевич из деревянной кадушки стал накладывать мед в эмалированное ведро. Наполнив до половины, поставил ведро на скамейку.

— Много надо, — сказал офицер.

Иван Васильевич добавил. Он был совершенно спокоен.

Когда уходили, один солдат в коридоре снял с гвоздя старый полушубок.

— Бери, коль своего не имеешь, — миролюбиво сказал Иван Васильевич.

Оказалось, что на улице были еще двое с автоматами. Все сели в санки и поехали по неглубокому снегу. Иван Васильевич тщательно запер дверь и вошел в дом.

— Вылезай, Яков. Пронесло, — весело сказал он.

6

Ночь прошла спокойно. С вечера долго не ложились. Мороз усиливался. Окна покрылись ледяным узором. Затопили печку и в темноте сидели у огня. Разговаривали вполголоса, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Перед сном Иван Васильевич вышел на улицу. Холодно светилось звездное небо, неподвижно стояли заиндевелые деревья, ничто не нарушало ночной тишины. Было слышно лишь, как в хлеву вздыхает корова да иногда гулко трескается на реке молодой лед.

Утром Екатерина Максимовна готовила завтрак, а Иван Васильевич, надев полушубок, пошел в сарай за сеном. Первое, что он увидел, была длинная цепочка солдат, растянувшаяся по всей поляне. Солдаты бежали по снегу, охватывая дом со всех сторон. Иван Васильевич бросился назад. Его заметили, в морозном воздухе со звоном рассыпалась автоматная дробь.

— Беги, Яков, окружают!

Яков Андреевич метнулся к двери.

— Во дворе калитка, пройдешь огородом, — вслед ему крикнул Иван Васильевич.

Больше он ничего не успел сказать. В дом ворвались эсэсовцы.

Первым вошел офицер, тот самый, что приходил вчера. Только теперь лицо его побелело от бешенства, и пистолет он держал в руке. Яшин не спеша снял полушубок и положил его на сундук. Тут же он увидел, как, подозрительно оглядываясь, в дверь лезет Блинов. Иван Васильевич рванулся к ружьям, но на него навалились сразу трое и чем-то жестким связали за спиной руки.

— Он? — спросил офицер.

— Так точно, господин обер-лейтенант. Он. Самолично подтверждаю, — скороговоркой зачастил Блинов.

Обер-лейтенант подошел и ударил Ивана Васильевича по лицу перчаткой.

— Ста-ру-ха! — злорадно выговорил он.

Начался обыск. Обер-лейтенант сел на стул и закурил сигарету. Звенела разбиваемая посуда, в воздухе носился пух от перин. В доме стоял топот подкованных сапог. Входная дверь осталась открытой. Клубы морозного воздуха врывались внутрь. Блинов нашел ружья и с дикой яростью ломал их, ударяя об угол печи. Оставил только одно, то, с которым всегда ходил Яшин. Иван Васильевич равнодушно смотрел на все это. Его мучила мысль: успел ли скрыться Яков Андреевич? Выстрелов не было слышно, снаружи доносились только резкие голоса да отрывистые команды.

Один из солдат схватил с комода полированную шкатулку. Порывшись в ней, поставил на стол. Обер-лейтенант стал просматривать ее содержимое. Вынул именные часы, подаренные Ивану Васильевичу за отличную работу. Потом из красной коробочки достал орден Трудового Красного Знамени. Долго разглядывал его, держа на ладони. Затем перевел взгляд на Яшина:

— Большевики?

— Да, они, — с удовлетворением сказал Иван Васильевич и вдруг тихо задумчиво улыбнулся. Он вспомнил, как в 1939 году ездил в Москву получать орден, как растерялся, когда назвали его фамилию, и как Михаил Иванович Калинин, пожимая ему руку, сказал, ласково улыбаясь: «Не смущайтесь, вы делаете большое дело», — и как легко и радостно тогда стало у него на душе.

Обер-лейтенант увидел, как просветлело лицо старого человека, как сразу потеплели глаза. Вскочив со стула, он ударил Ивана Васильевича ногой в живот.

Блинов как будто этого только и ждал. Отбросив стул, он стащил половик и стал поспешно открывать лаз в подвал.

— Послужил большевикам, хватит, — приговаривал он, поднимая доски. — Теперь пришло наше время.

— Надолго ли? — спросил Иван Васильевич, но Блинов был уже в подвале.

Вскоре оттуда вынули пять винтовок и два ящика с патронами. Все остальное оставили на месте. Обер-лейтенант изумленно глядел то на Яшина, то на винтовки и наконец отрывисто сказал: