Бабка Агафья посмотрела картинки и попросила Лиду:
— Почитай, дочка, что тут написано.
Лида развернула газету, и все увидели Красную площадь. Мавзолей Ленина и две колонны танков, идущих по площади. Наши, советские танки, точно такие, что стоят сейчас здесь, на деревенской улице. На другом снимке сомкнутым строем шагали пехотинцы с полной боевой выкладкой, и члены правительства приветствовали их с трибуны Мавзолея. Родная Москва! Вот она какая, матушка! Женщины жадно слушали, улыбаясь сквозь слезы. Лида читала вслух, чтобы всем было слышно. Голос ее дрожал от волнения.
Кругом был враг; об этом все знали и стояли, притихшие и счастливые, и слушали слова, берущие за сердце, и не хотели уходить, жались к железным бокам танков, когда на краю деревни затрещали выстрелы.
Подошел капитан с двумя бойцами.
— Лезут, гады, — сказал ему танкист, разглядывая из башни невидимый с земли поворот дороги.
— Будем принимать бой. Уходить некуда.
Глава одиннадцатая
Сашка считал, что бой ведется не так, как нужно. Один танк все время двигается и почти непрерывно ведет огонь, не пуская немцев в деревню, в то время как другой спрятался за стену колхозной конюшни и молчит, будто его и нет. Разве можно держать в бездействии такую грозную боевую технику? Пожалуй, стоит об этом поговорить с капитаном. Танки — это силища. Фрицы только увидели их и как ошпаренные бросились из деревни.
По переулку Сашка пробрался на заднюю дорогу и увидел, что рядом с капитаном стоит Лида и что-то ему объясняет. Когда подошел Сашка, капитан захлопнул планшет и щелкнул кнопкой. Он начал ходить взад-вперед по тропинке, протоптанной вдоль забора, а разведчики лежали рядом в канаве, и в ближнем переулке, и на углу больничного сада. Невысокий плотный сержант, держа взведенный автомат дулом в землю, подошел к капитану и о чем-то доложил.
— Как наблюдение? — спросил капитан.
— Ведется, товарищ капитан. Очевидно, противник ждет подкрепления, действует осторожно.
Близился полдень. Бледное солнце неохотно выглянуло из разорванных облаков, и медленно падающие снежинки заблестели как стальные иглы. На опушке леса часто и гулко забарабанили выстрелы. Сквозь беспорядочную трескотню немецких автоматов угадывались короткие плавные очереди наших разведчиков. Капитан оглянулся, ища более удобного места для наблюдения. Сашка, конечно, не мог прозевать эту минуту.
— С этой елки далеко видно, я быстро залезу, — закричал он, показывая на высокую ель по ту сторону забора.
— А ну, давай! — скомандовал капитан.
Прыгнув на забор, Сашка ухватился за нижние сучья, легко подтянулся и, как обезьяна, начал карабкаться вверх.
— Ну, что там? — крикнул капитан снизу.
— Стреляют. — Сашка боязливо озирался, рассматривая царапины на коре дерева.
— Откуда?
Сашка стал приглядываться, приставив к глазам ладонь, чтобы не мешало солнце.
— По Филатовской дороге идут! — крикнул он.
— Сколько?
— Человек двадцать.
Он посмотрел в другую сторону.
— Еще от кургана наступают. Вон в кустах за речкой прячутся, — сообщил он, как будто стоящие внизу могли видеть, что делается в кустах за речкой. — Человек сорок, а то и больше. Тащат что-то тяжелое, видно, миномет. — Это свое предположение Сашка тоже считал нелишним сообщить капитану, чтобы знал, как он хорошо разбирается в военном деле.
— Ладно, слезай!
И капитан быстро пошел вверх по дороге, куда стали отходить разведчики.
Эх, Сашка, Сашка! Сидел на вершине и не видел самого главного. Медленно и бесшумно, плотно закрытая ветками, выкатывалась из березового перелеска длинноствольная противотанковая пушка. Будто широко разросшийся куст тихо качается на поляне. А мало ли кустов возле леса? Попробуй догадайся, что в них таится. Сейчас он выползет на бугор, выберет позицию и в упор прямой наводкой просверлит борт неподвижно застывшей «тридцатьчетверки».