Радуга — дочь солнца

Во второй раз Лида встала на ящик, подняла голову и поглядела на сизо-мглистое небо. «Мама, ты поймешь меня. Я не могла иначе…»

Что-то щелкнуло у нее над головой. Немцы схватились за автоматы, и поднялась стрельба. Смятение вызвал камень, брошенный Вовкой Фирсовым. С самого начала казни он сидел за углом магазина и наблюдал за происходящим. Несколько раз он бросал на дорогу мелкие камни, которые добывал из развалившегося фундамента. Для чего? Он и сам не знал. Понимая свое бессилие, он строил планы спасения девушки. Вовка думал, что Лида заметит его знаки и поймет. Вот она рванулась, побежала. Вовка хватает ее за руку, и они мчатся под гору к реке. А там кусты и лес. А в лесу Вовка знает такие места, что и с овчаркой не сыщешь.

Он выбрал камень поувесистей и, приподнявшись, швырнул изо всей силы. Камень затрещал в ветвях, ударился о ствол и скатился к ногам Лиды. Длиннолицый выронил фотоаппарат и застыл на корточках. Вовке запомнился его огромный открытый рот.

Когда утихла стрельба, Вовка осторожно поднял голову. Светлая, почти прозрачная прядка волос упала на неподвижное лицо Лиды.

Штурмбанфюрер Хартунг сидел в подвале еще долго после того, как кончился бой и в деревне воцарилась тишина. Но и эта тишина казалась ему подозрительной. Наконец он решился и стал пробираться к выходу. Сырая тяжелая дверь противно заскрипела, и он несколько минут настороженно прислушивался, не снимая руки с рукоятки парабеллума. Подойдя к воротам, он услышал шаги и беззаботный разговор идущих мимо солдат.

Хартунг вошел в дом, надел шубу и поглубже надвинул фуражку, чтобы не был виден синяк. По улице он шагал не спеша, расправив плечи и глядя прямо перед собой. Ему не в чем упрекнуть себя. А другим — тем более. Расквартированным в деревне батальоном командует не он. Он готов исправлять чужие ошибки, но только не на поле боя. В бою не всегда становится ясным, кто герой, а кто нет и что привело к победе или к поражению. Поведение отдельного солдата — в данном случае он тоже солдат — проанализировать очень трудно. Особенно в сегодняшнем бою, где героев наверняка не было. Если бы каждый выполнил до конца свой долг перед фюрером, кампания давно бы закончилась, и он, военный историк Хартунг, последователь Мольтке (конечно, старшего, а не его лишенного твердости племянника), спокойно бы писал свои воспоминания.

Солдаты, увидев штурмбанфюрера, поспешно расступились. Хартунг подошел к дереву и долго с многозначительным видом разглядывал лицо повешенной. Так и есть. Даже допрос второй степени не довели до конца. Хуже всего, когда за дело берутся дилетанты.

— Ты, как всегда, поспешил, Франц. И на этот раз с совершенно очевидным ущербом для дела. И теперь уже ничего не поправишь. Еще один шаг противника останется неразгаданным. — Хартунг осуждающе покачал головой. — Но к чему было спешить? Неужели один паршивый танк деморализовал весь батальон вместе с его командиром?

Мезер резко повернулся на каблуках. Побелевшими от бешенства глазами в упор взглянул на штурмбанфюрера. Страшным усилием воли ему удалось затянуть паузу.

— А ты, как всегда, прав, — сказал он почти спокойно. — Я действительно сплоховал. В моем штабе не оказалось укрытия, и мне пришлось принять бой. Только не с одним танком. Их было два. И не меньше взвода пехоты.

Глава тринадцатая

Добежав до своего дома, Сашка увидел, что на калитке висит замок. За огородами и на улице слышались чужие голоса, а в той стороне, куда ушли танки, еще не затихла стрельба. Схватив подвернувшийся под руку кол, он выломал подворотню и пробрался в дом. Вскоре из убежища вернулась мать. Глаза у нее были заплаканы.

— Лиду схватили. Говорят, казнить будут, — и заревела в голос.

Сашка опрометью выскочил на улицу и бросился к Лидиному дому, но там никого не было. Казнить? Лиду казнить? Он увидел ее издалека. Она стояла около липы, опустив голову, и на лице у нее шевелилась светлая прядка волос. Всегда мешала она ей, эта непокорная прядка.

Только зачем Лида поднялась на цыпочки, и на кого она смотрит?.. И тут над головой Лиды он увидел туго натянутую белую струнку. Он увидел ее только на одну секунду, потому что горячий туман ожег ему глаза, но машинально он продолжал идти, пошатываясь и спотыкаясь.

Вокруг липы ходил часовой с обмороженной щекой, небритый, в надвинутой на уши пилотке.

— Никс! — сказал он и выставил штык.

Стало светлее, и Сашка снова увидел белую струнку. Часовой пригляделся к нему, опустил штык, и рот его растянулся в широкой улыбке.

— Шнапс? — спросил он и быстро, с удивительной ловкостью обшарил у Сашки карманы. В них ничего не было. Часовой разочарованно крякнул и подтолкнул Сашку тупой стороной штыка.

Еще раз его толкнули на крыльце сельсовета. Он никак не мог переступить порог и все глядел и глядел на дверь с сорванным замком. У нее, у Лиды, остался ключ от этого замка, и в тот день он еще говорил ей, чтобы она его не потеряла. Замок висит и сейчас вместе с вырванным пробоем, а Лиды нет.