Радуга и Вереск

Он оглянулся на дороге, пропустил две или три машины, а четвертая уже и была с надписью «Такси» и телефонным номером. Быстро доехал «до красной церкви напротив собора и стены», таксист, молодой мужчина азиатской внешности, сразу сообразил, где это.

Косточкин подумал, что раньше роль такси выполняли лошади. Нет, по надобности, конечно, лучше перемещаться верхом. Все-таки центр и был раньше замком… то есть крепостью.

По дороге в ледяных колдобинах протрюхала унылая псина с обрывком веревки на шее. Косточкин проводил ее взглядом и обошел пятиэтажный дом из белого кирпича. Дом стоял на краю древесного оврага. Внизу виднелись крыши коттеджей и простых домов с трубами. Слева — красноватая церковь, за нею вдалеке — и тоже за оврагом — бледно синел собор знаменитый. Косточкин топтался перед подъездами. Дом потихоньку осыпался. Из оконцев подвальных шел парок. В одно из них вылез белый кот с большой башкой и оборванными ушами. Он дымчато посмотрел на Косточкина и осторожно соскочил на асфальт, покрытый льдом и ноздреватым снегом, приблизился к краю оврага — и исчез в зарослях. Косточкин смотрел на окна, озирался. Никого, чтобы спросить. Это было как-то глупо. А казалось поначалу легко и просто: спросил, где тут художник Аркадий Сергеевич? Ну как в деревне. Но все-таки это город, хотя и с родовыми приметами деревни. Железные двери на запоре.

Косточкин обернулся. За деревьями, на той стороне оврага тускло краснела крепость. Хорошее место выбрал этот wall Man[177]. Сиди и наблюдай.

Косточкина стала уже пробирать дрожь. Сырая зима — сущее наказание.

Уже минут двадцать он топтался здесь, но кроме того белого котяры так никого и не увидел. Да в окне мелькнуло чье-то лицо. На дерево села галка. Конечно, дом уже заметил его и следил за этим странным парнем в черном полупальто и синей итальянке.

Косточкин потерял терпение и решил уже уйти, завернуть поскорее в какую-нибудь кафешку, отогреться хорошенько кофе, коньяком, да и поесть что-нибудь существенное. Как вдруг пластиковое евроокно на первом этаже приоткрылось и пожилая женщина в сиреневом теплом халате участливо спросила, не к Охлопьеву ли молодой человек пришел.

Косточкин чуть альбом не выронил от неожиданности и горячо подтвердил, что именно к нему.

— Так его нету, — сообщила женщина. — Он ушел еще утром в институт, я как раз Терезу выгуливала.

— Но… может, пришел? — спросил Косточкин.

— Нет, уверяю вас.

— Простите, — проговорил Косточкин, — но… как это может быть?

— Что именно?

— Ваша уверенность?

— Ах, все очень просто. Тереза всегда лает, как он поднимается к себе.

— Хм… А… на других не лает, что ли?

Женщина покачала головой.

— Нет. Даже на чужих.

— Понятно, — пробормотал Косточкин. — Хорошо, спасибо.

— Не стоит благодарности, — ответила она. — Просто вижу, студент мерзнет.

Косточкин обошел снова дом, поглядел по сторонам, соображая, куда лучше направиться. Его тянуло в сторону оврагов и собора. Кажется, там, внизу, была какая-то забегаловка. Ему необходимо было сейчас просто опрокинуть стопку водки, и все. Закусить крабовой палочкой. Да, когда он пошел следом за теми искателями синагоги, то увидел какой-то симпатичный домик зеленый с толпящимися мужиками.

Спустившись по булыжной крутой улице, он и увидел справа этот зеленый домик. Но, подойдя ближе, понял, что это обыкновенный магазин. Правда, к нему примыкало нечто вроде кафе — огороженная площадка, укрытая маскировочной сетью. Но это было явно лишь летнее кафе. Он завернул в магазин, чтобы просто чуть согреться.

В магазине была только одна посетительница. За прилавком стояла крашеная продавщица. Посетительница обернулась, взглянула на Косточкина.

— А, это вы? — спросила она. — Павел… Павел… Еще не завершили миссию?

Косточкин узнал ту женщину с горы под собором. Он поздоровался. На ней было все то же зеленоватое пальтишко, вязаная шапка.

— Что это с вами случилось? — спросила она, разглядывая его лицо.

— Производственная травма.

— Упали? Или кому-то не понравилась фотография?

Он улыбнулся.

— Съехал по ступеням вашей этой… Веселухи.

— Ага, я вот про нее тоже слыхала, — тут же вступила в разговор продавщица. — Что там сводили счеты с жизнью. От несчастной любви, там, типа. А вообще по телеку показывали недавно, как трое мальцов, студентов, залезли на стену, а спуститься не могли. Мерзли, мялись, пока не сообразили звякнуть в МЧС. Ну, те приехали и сняли, лестницу свою выдвинули, и те задохлики сошли. Надо было и вам.

— Но как же вы туда прошли? Семинаристы провели?

— Нет, — сказал Косточкин. — Это я не с той Веселухи, а с другой Веселухи.

Продавщица расхохоталась.

— Ой, умора!.. Их же одна, молодой человек, а не две. После падения двоится?

— Если и двоится, то не у меня, а у смолян.

— Это в каком же смысле? — спросила продавщица. — Типа, у нас расщепление мозга?

— Скорее памяти, — сказал Косточкин. — Мне ваш знаток это и сообщил, что, мол, та Веселуха стала Веселухой позже, а самая первая Веселуха — другая, с которой я и съехал.

Продавщица всплеснула открытыми упитанными руками.