Радуга и Вереск

Начало второй части многообещающее. В разговоре с бакалавром заявлены принципы спонтанной прозы. Легко и просто Сервантес разрешает „проблему осла“, перекладывая вину на „автора“ или печатника, потерявших осла в первой части. И он и не подумал внести исправления. И поступил здесь в соответствии с принципом спонтанности, практикуемой на Дальнем Востоке: мастера керамики, например, не убирали случайный затек краски и оставляли не покрытый глазурью край сосуда — и каждое изделие было неповторимо, даря ощущение свежести.

Итак, Сервантес решительно убирает преграду между литературой и… литературой же: герои узнают, что о них написана книга. Автор добивается нужного эффекта: вторая часть, таким образом, воспринимается уже как наиподлиннейшая действительность. Колоссально, ничего не скажешь. Дух захватывает.

Странно, конечно, что Дон Кихот и Санчо Панса так и не попросили у бакалавра эту книгу, то есть первую часть. И тогда они могли бы ее отредактировать и прокомментировать. Но в этом есть и какая-то опасность — литературщины? Кажется, что так. И герои удовольствовались пересказом книги о своих похождениях.

Но все-таки: Дон Кихот держит в руках „Дон Кихота“? Кошмар и абсурд. Да, очень опасное сближение».

Валентин обвел всех темным глубоким взглядом.

— «…Наступил Новый год, продолжаю чтение „Дон Кихота“.

Щемящее чувство от дурачеств графа и графини, Рыцаря Печального Образа жаль… „Печальный мой Образ!..“ — как восклицал в первой части Санчо… то бишь Панса… хм…

Сервантес сам грезит о волшебстве: если его герои как будто ожили, шагнув со страниц первой части во вторую, где о них слышали, читали, — то вот сейчас они окажутся на пыльных дорогах Испании…

И под впечатлением от этого фокуса великого мастера я не удержался и пошел всем вам известным Маршрутом Эттингера: от Днепровских ворот, в которые въезжал его Ростовского пехотного полка капитан Александр Кайсанов, прибывший за новобранцами в наш город в ноябре одна тысяча семьсот третьего года. И дальше. Зачем? Роман Эттингера мною воспринимался в тот миг как именно первая часть, ну а все, что сейчас происходит — словно бы вторая часть. Согласен, фантазия немного причудливая. Но Сервантес заражает ожиданием волшебства. Так ведь и хочется увидеть замерзающий Днепр того ноября, услышать колокол на деревянной часовне Днепровских ворот с церковью Рождества Богородицы. Услышать колокольчик дорожной кибитки с кучером, денщиком и молодым офицером с кожаной сумкой на груди. Ну и все остальное: дом купца Кубышкина с его супругою Аграфеной Кузьминичной и дочкой Наденькой, дом поручика Зарянова, дядюшки Кайсанова, на Козловской горе…»

— Между прочим, где-то здесь, совсем рядом, — заметил Аркадий Сергеевич, обращаясь к Косточкину.

— «Иногда мне мерещилось, что вот еще шаг — и оно начнется, время Эттингера… Ведь в городе повсюду как бы прорехи времени: дерево, башня, звук колокола — и пожалуйста, вот-вот ты окажешься в конце восемнадцатого века, в преддверии лучшего русского века. Увы!

С горя я купил на Зеленом ручье бутылку красной „Изабеллы“ и в глубоких печальных раздумьях возвращался по сырым холодным улицам домой».

— Это нарушение традиции! — воскликнул Борис. — На Маршруте Эттингера?!

— Шампанское, Боря, дороже, — одернул его часовщик.

— «Да что уж!.. Все это жалкие трюки после магического представления Сервантеса.

Снова — за чтение.

Герцог с герцогиней раздражают. И Сервантес, похоже, исчерпав запас бдительности, потому и ухватывается за этих праздных затейников. Дон Кихот потускнел и все сильнее смахивает на шута. Театральщина…

Впрочем, и в первой части были затейники — те же цирюльник и священник. И это убавляло свежесть, неожиданность. Как-то вредило всему замыслу. Забавнее, интереснее, когда Дон Кихота сразу не распознают, когда в него вглядываются с изумлением и не подыгрывают ему, а противоречат. Но автор слишком к нему привык.

И все-таки Сервантес разомкнул душноватую атмосферу театра: в игру, затеянную герцогом и герцогиней, вклиниваются персонажи самой жизни. Гениальный ход! И сразу не поймешь, что игра, а что нет? Где придуманное герцогом и герцогиней, а где — действительность, так сказать, самого Дон Кихота. Хотя на самом деле — все игра одного актера, мага, нищего идальго Сервантеса, начавшего писать эту вещь в тюряге в Севилье. Угодил туда по недоразумению, он вообще-то после возвращения из алжирского плена работал мытарем, собирал средства для „Армады“, нацелившейся на Англию. Ну что ж, наш Гончаров вообще трудился цензором.

И вдруг Санчо Панса и Дон Кихота нагоняет вторая (подложная) часть романа. Узнав, что там описываются события в Сарагосе, Дон Кихот решает туда не ехать и так посрамить лжеавтора. Да есть ли что-либо подобное в мировой литературе?! Ох! Вот это сюжет!.. Вот это повороты! Да только на одном этом можно было бы выстроить целый роман. Какие возможности! Тема судьбы, выбора, подлинности.