Радуга Над Теокалли

Ее мужчины весело плескались в теплой воде, с удовольствием поднимая со дна тину. Весь их вид показывал, что им хорошо вместе, и они полностью довольны друг другом. Едва мать появилась в поле их зрения, как мальчик радостно завизжал и протянул к ней руки.

Иш-Чель ничего не оставалось, как зайти к ним в воду.

"Одежда будет испорчена…" — мелькнула посторонняя мысль, но она не могла затенить главную, которая, и привела Иш-Чель сюда.

— Присоединяйся к нам! — широко улыбнулся Амантлан, окидывая жену ласковым взглядом. Женщина была без головной повязки, и её яркие волосы искрились от солнечных лучей. Легкий ветерок нежно шевелил выбившиеся из кос пряди. С ребенком на руках она была очень красива и необыкновенно нежна.

— Мне сказали, что завтра ты… — Иш-Чель запнулась неслучайно, она тщетно пыталась подобрать подходящие слова, но не находила их. Тогда её глаза с вызовом, разрушая мирную идиллию, дерзко взглянули на мужа. Он всё понял, с некоторой поспешностью отобрал у неё сына, и, так и не взглянув на нее, вышел на берег. Повисла тягостная тишина.

— Ты идешь убивать моих братьев!? — вопрос и утверждение прозвучали с одинаковой силой. Он не отвечал, а только ловко надел на себя набедренную повязку. Казалось, что его нагота играла какую-то роль, делала его незащищенным перед ней, но Иш-Чель поняла это по-своему. Она расценила его молчание, как некую увертку с его стороны, и уже была готова к тому, чтобы вновь сделать резкий выпад. Однако, как оказалось, вовремя не успела. Амантлан повернулся, расправляя последнюю складку на своей домашней одежде, задумчиво дотронулся до ожерелья с зубами ягуара, с которым никогда не расставался, грустно задал ей вопросы, которые быстро сбили с жены её воинственный дух:

— Разве Ицкоатль снял с меня обязанности вождя и предводителя ягуаров? Разве твой муж вдруг за одну ночь превратился в пилли?.. Разве я могу сделаться больным и немощным, когда мои воины готовы к походу? Разве ты забыла, чья ты жена?! — наконец-то взгляды их встретились, и женщина увидела в глазах мужа боль и злость, а не радость и гордость, которую встречала раньше, когда он уходил воевать с оттоми или другими племенами.

— Я не забыла.

— Да, я говорил Тлакаелелю, и Ицкоатлю, что воевать с народами майя для Анауака безумие. Но если сейчас твои и мои слова кто-то из рабов донесет Ицкоатлю, то мы не дотянем с тобой и до утра, моя дорогая! Эти слова измена непобедимому Анауаку!.. Ты забыла, что мой долг защищать, прежде всего, интересы моей страны?! Хорошо, я напомню это тебе женщина!.. — Амантлан, не бушуй, скажи мне, что произошло?!

— Верховный жрец Уицилопочтли объявил, что через двадцать дней положенное количество рабов для жертвоприношения иссякнет, а богу это ущемление будет не по душе… — Иш-Чель испуганно прикрыла пальцами губы. Она впервые слышала столь крамольные вещи. Воистину с Амантланом что-то произошло. Он устало прикрыл глаза рукой, потом длинные пальцы непроизвольно потерли переносицу, выдавая полное смятение своего хозяина.

— Амантлан, но почему поход на майя? Ведь это безумие — воевать сейчас, еще и с ними!

— Да? Ты сомневаешься в храбрости мои ягуаров? — в голосе Амантлана отчетливо слышалась горькая язвительность. Он положил свои тяжелые руки ей на плечи и легко подтолкнул к дому:

— Я все это сказал на Совете, но меня выставили едва ли не трусом, хорошо хоть не объявили изменником.

— Но это…

— К сожалению, Совет на стороне верховных жрецов. И чем страшнее будет эта бойня, чем больше крови будет пролито, тем большее удовлетворение получат их боги! А я знаю этих воинов с самого детства, это мои друзья, я не могу радоваться, идя на эту бессмысленную войну! Лучшие воины Теночтитлана!.. И мы должны победить! Было ли когда-нибудь иначе? Может ли кто-то сомневаться в нашей победе? Это — крамола! Тебя прикажут убить, если ты скажешь эти слова кому-то, кроме меня.

— Хорошо, я буду молчать, я вынуждена молчать, но мне совершенно не все равно, что будет с тобой. Если ты погибнешь то, что будет со мной, с сыном?

— Через неделю после моего ухода ты с сыном возьмешь рабов, которым

доверяешь, мою старую мать, потерпишь её кряхтение, и отправишься в наше южное поместье.

— А как же Тлакаелель? Неужели, он не попытался тебя поддержать?

— Тлакаелелю сейчас лучше всего молчать. Он впервые не имеет силы голоса, а это так странно. Кажется, что мы все сошли с ума!

— Может быть, ты просто не можешь принять то, что тебя впервые не послушали на Совете…

— Я привык выполнять приказы, женщина! Я — воин, я — ягуар!.. Я никогда не пойду против Совета и своей страны, но когда за управление берутся жрецы… Когда эти люди, мне даже страшно, слышишь, страшно их называть людьми! Когда они берутся решать вопросы, то вокруг всё заливается кровью… Но не это самое страшное, — муж и жена уже вошли в свою комнату, и Амантлан заметался в ней, постоянно на что-нибудь натыкаясь.

Иш-Чель опустилась на их ложе и внимательно следила за мужем, не упуская из виду вход, занавешенный шкурой.