Радуга Над Теокалли

Момент настал. Амантлан решительно направился к кучке жрецов, стоявшей неподалеку от него и обратился со словами, возможно, не столько почтительными, сколько дерзкими, к жрецу, старшему среди их безликой братии:

— Теперь, я надеюсь, наши боги будут довольны? Или им нужны и ваши сердца, если так, то сейчас самое подходящее для этого время! Вы без всяких сложностей можете принять участие в этой резне!

— Ты забываешься!

— Отчего же? Давайте, вы ведь тоже умеете владеть ножами!

— Битва еще не окончена!.. А не желаешь ли ты сдаться? — вмешался в разговор еще один жрец, измазанный кровью настолько, что его когда-то белая набедренная повязка стала бурого цвета.

— Ацтеки — славные воины и никогда не отступают! Ты теряешь свое лицо!

— Да, но спасаю жизнь тем немногим, которым еще рано отправляться на небеса с помощью майя!

— Ты не посмеешь отступить, Амантлан! Наша миссия…

— Моя миссия окончена, жрец!

— Ты просто трус, Амантлан!

— Ооо, боги!.. Кем только я не стал за это время!.. Повторяю: мои люди

уходят, а ты можешь продолжать свою миссию!.. — Резким движением Амантлан скинул с плеч свой пестрый плащ, отвязал с пояса дубинку и, повернувшись к северу, издал боевой клич воинов-ягуаров.

Отряды воинов, наблюдавшие до этого момента за битвой и не имеющие возможности вступить в неё, вмиг оживились, услышав зов предводителя. Если до сих пор сражение напоминало скорее избиение ацтеков, то происходящее теперь превратилось в сплошную озверевшую лавину диких кошек — воины-орлы были, практически истреблены, только кое-где мелькали их одежды из перьев среди ярких пятнистых шкур ягуаров.

Вот теперь-то Амантлан почувствовал настоящее единение со своими воинами! Его пьянила кровь врагов, и он хотел, нет, желал только одного — выбраться самому и вывести оставшихся воинов. Кровь заливала все вокруг, приходилось ступать прямо по телам убитых. Ноги в кожаных сандалиях скользили, люди спотыкались, падали, и тогда над ними неминуемо возносилась палица преследователей. Но поток отступающих твердо следовал за своим предводителем, который машинально опускал и опускал свою палицу на головы врагов — майя, преграждающих отступление ацтекского войска.

Как в помутнении, он уже не испытывал никакой жалости ни к кому, а только знал и чувствовал, что перед ним враг, и его удел смерть.

Теперь это действительно была бойня между двумя озверевшими группами, преследующими равнозначные цели: не упустить и добить, и выбраться и выжить…

Победить могла только та, в которой желания оказались бы сильнее, а, может быть та, на чьей стороне в этот момент были боги, известные своим

непостоянством.

Но на этот раз они были на стороне ацтеков. Не привыкшие отступать, воины-ягуары не сумели построить правильно защиту своих задних рядов, отбивались как-то очень неловко, скованно. Когда Амантлан понял это, то в одно мгновение развернув передние ряды, сделал резкий выпад на преследователей, стремясь откинуть авангард майского войска, дать возможность оторваться от них своим отрядам, прикрывающим отход. Столь неожиданней отпор поверг в изумление майя, считавших, что ацтеки просто бегут. Это помогло выиграть время, столь необходимое для марш-броска за немного заболоченное пространство у реки. Ацтеки не упустили этой возможности и были спасены. Майя ожидали, что будут преследовать общую вымотанную в битве массу, но с Амантланом шли те, кто терпеливо стоял все время, пока шел бой, его отборные отряды ветеранов, которые он никогда бы не позволил себе положить в этой битве.

Солнце зашло вовремя, тем самым, избавив ацтеков от преследования.

Возвратившихся из похода воинов Теночтитлан встретил душераздирающими похоронными воплями. Всюду женщины выскакивали на улицы и раздирали себе лица, рвали волосы и одежды, выражая глубокую скорбь по погибшим.

"Мы еще не знали поражений, что же теперь будет?" — мелькнула у Амантлана мысль. Он шел на Совет во дворец к тлатоани. Остатки его отрядов вернулись почти к сроку, который он установил для жены, чтобы она успела вовремя уехать из города, но уверенности в этом у него не было. К сожалению, воин, которого он послал домой, пока не вернулся.

Амантлан знал, что обвинений в измене ему не избежать и был готов отстаивать свое честное имя. Помешать ему мог только тлатоани и жрецы, которые, понятное дело, вряд ли признают свою ошибку.

У самого входа его неожиданно окликнули из носилок, самым невероятным было то, что в носилках восседал Тлакаелель, любивший ходить пешком. Совершенно не зная, что теперь от него можно ожидать, Амантлан неуверенно подошел.

— Я рад, что ты остался жив, — просто и открыто улыбнулся Тлакаелель, понимая, что сдерживает Амантлана. Он спокойно сошел с носилок и увлек Амантлана под одинокое дерево, на ходу раскланиваясь со спешащими старейшинами на Совет к тлатоани. Слухи о разгроме быстро распространялись по городу. Подождав, пока небольшая группа пилли удалилась на достаточное расстояние, Тлакаелель смело взглянул Амантлану в глаза.