Радуга Над Теокалли

Он оглянулся, и что-то сказал на своем языке сидевшему за ним послу. Это был тот самый мужчина, который привлек внимание Иш-Чель, когда она из потайного окошка рассматривал гостей. Тогда она видела его профиль, сейчас он сидел напротив нее. Впечатление о нем, как о воине, оставалось прежним, даже усиливалось. Крупные черты лица были несколько резкими, искривленными парой рваных шрамов на лбу и подбородке, совершенно не смягчавшиеся большими глазами, слегка прикрытыми во время разговора тяжелыми веками, которые, тем не менее, не скрывали, а подчеркивали внимательный и острый взгляд. Крупный нос нависал над губами, которые могли бы понравиться своей формой женщине, по обычаю ацтеков нижняя губа была проколота, и из нее выглядывала золотая голова ягуара. Крепкий, надменно вздернутый подбородок, высокие скулы. Длинные волосы были завязаны в пучок на макушке и спадали на широкие плечи, прикрывая дорогие ожерелья, жестко, как показалось Иш-Чель, и коварно поблескивающие в свете факелов. Сидевшие с ним рядом мужчины также отличались крепким сложением и обилием шрамов, а богатые украшения и невозмутимый вид только подчеркивали — ацтеки пришли воевать.

— Мы готовы выплатить вам выкуп, — прервал исследования Иш-Чель голос мужа. Кинич-Ахава решил, что нужно оттягивать время.

— Халач-виник уже собрал то, что нам нужно? — немного медленно, с акцентом произнес мужчина, которого лучше всех рассмотрела Иш-Чель. Голос у него был густой и сильный, в нем слышались жесткие нотки. Они выдавали в говорившем человека, привыкшего командовать. Он встал. Весь вид его демонстрировал мощь захватчиков. Даже без оружия, с гордо вскинутой головой, он полностью олицетворял военную мощь Анауака. Присутствующие поняли, что это была вызывающая демонстрация силы и напористости, заставляющая осаждаемых задуматься над своей судьбой, и снова повторить:

"Ацтеки пришли воевать!"

— Да, мои граждане собрали требуемый выкуп.

— Вы доставите его к воротам города, — легкий кивок головой, еще раз, указывающий — кто теперь хозяин положения, и послы направились к выходу, в сопровождении охраны Кинич-Ахава. Только, когда затихли шаги незваных гостей в коридорах дворца, присутствующие оживленно стали обсуждать происшедшее. Никто не мог понять, почему халач-виник, так настаивающий на войне, вдруг, безропотно решил откупиться.

— Мы просчитали золото, зерно, которое принесли наши граждане и то, что в нашей сокровищнице. Всего достаточно, мы можем откупиться от ацтеков и прожить в мире некоторое время, пока не прибудут воины Кокомо, — пояснил всем свое решение Кинич-Ахава, когда возбуждение слегка улеглось.

— Напоминаю всем, кто еще не понял — ацтеки пришли воевать! А нам нужно время!

— Скажи нам, халач-виник, ты решил оплатить выкуп из своей казны. Похвально! Но сколько в ней осталось? — перекрывая благодарные фразы, летящие со всех сторон, с улыбкой, поднялся со своего места Халаке-Ахава. Гнетущая тишина и испуганные взгляды резко изменили настроение собравшихся. — Это я тебя спрашиваю, я — Халаке-Ахава! Так сколько ты оставил в своей казне?! Этот вопрос интересен всем. Если ты от радости не потерял память, то должен помнить, что урожая в этом году фактически не будет, а кормить неимущих граждан твоя прямая обязанность. Ты — правитель, ты и корми. Так есть у тебя, или у твоей молодой жены, а может быть у почтенного Копана, чем расплатиться за продукты?.. Да, а халач-виником тебя разве выбрали? Что-то не припомню…

— Халаке-Ахава, твои речи — прямая измена! Но я отвечу. У моей семьи есть средства. Что же касается моего правления, то, как только поправится халач-виник Копан, я уступлю ему его место! И не в это время мы должны ссориться и что-то выяснять!

— А если он не поправится?

— Значит, совет старейшин будет утверждать, кому править в Коацаоке! Но сейчас важно только одно — ацтеки пришли воевать! — боясь сорваться и потерять свое лицо, Кинич-Ахава решительным шагом направился к выходу.

Уичаа помедлила, но, обратив внимание, что голоса смолкают при ее приближении, поняла, что ей ничего не узнать, гордо удалилась в свои покои. Поведение Халаке-Ахава напугало Иш-Чель, она была удивлена тем, что муж не приказал схватить изменника. Но еще больше ее пугала правда — казна была почти пуста. Иш-Чель прошла в их покои. Кинич-Ахава сидел на циновке, скрестив ноги, и смотрел в огонь. Присев на корточки, Иш-Чель заглянула ему в глаза, в них была грусть, а иногда вспыхивала досада.