Радуга над Теокалли (СИ)

Внимательно рассмотрев жребий, жрец поднял его над головой и издал торжествующий крик, который тут же подхватила толпа – слова бога подтвердились – добровольная посланница найдена. Народ ликовал – теперь женщине предстояла счастливая и безмятежная загробная жизнь.

А сама будущая жертва уже не слышала ликующих воплей горожан, она потеряла сознание. Её подхватили и отправили в помещения под теокалли.

Кинич-Ахава просто застыл, он перестал наблюдать за жрецами и не мог оторвать взгляд от служителей, которые уносили жену. Неужели боги требуют такую плату?! Как можно? Кровь бросилась в голову, он сжал нож, но не сдвинулся с места.

Значит, вот она – жертва, необходимая богам за благоденствие города…

Жрецы продолжали выбирать в сопровождение ещё девушек – сан супруги халач-виника требовал достойной свиты. Младшие служители медленно обходили знатные семьи, а их преследовали тысячи зорких глаз, наблюдавших за правильным соблюдением ритуала. Каждый выбор сопровождался шумным ликованием горожан. Служители Чаку были довольны – ещё три знатные девушки, известные порядочностью и красотой, изъявили о добровольном желании отправиться с Иш-Чель в небесные чертоги бога, стать его прислужницами, молить о милости к родным и близким, оставшимся на земле.

Девушек сразу же унесли вслед за Иш-Чель.

Тяжёлый день подходил к концу. Все испытывали радостное удовлетворение и надежду. Завтра, под усиленной охраной, церемониальная процессия отправится к ритуальной скале у реки, и свершится воля бога Чаку, придёт его благословение измученным детям, вновь настанет благополучие на землях города Коацаока.

* * *

Иш-Чель пришла в себя глубокой ночью. Сначала женщина почувствовала холод, который проник к ней под одеяло, потом сладковатый привкус на губах. Ещё с затуманенными мыслями она поняла, что сон был крепок благодаря напитку, который она в бессознательном состоянии выпила. Тут же дала себе слово: ни есть, ни пить не будет, иначе превратится в слабовольную и послушную жертву. Ей осталось тихонько приоткрыть глаза и осмотреться из-под длинных ресниц, но лёгкий шорох заставил снова застыть, притворяясь спящей.

Итак, в комнате она не одна. Кто это? Стража? Прислуга? Что лежит не в своей постели и не в покоях дворца – не сомневалась: запах в помещении был пропитан определёнными благовониями, а холод… Иш-Чель любила тепло, и у них всегда горело несколько жаровен.

Выходит, жребий, жрец, добровольный выбор – не сон?! Очевидно, паника и смятение отразились на её лице, и наблюдатель это заметил. Потому что, когда Иш-Чель не выдержала и приоткрыла глаза, то над собою увидела голову старухи. Её беззубый рот довольно улыбался. Едва взгляды встретились, будущая жертва, получив подтверждение, что все явь, в ужасе прошептала:

– Значит, это правда?! О, нет!..

Однако вновь потерять сознание ей не дали. Достаточно сильные, но аккуратные шлепки по щёкам заставили женщину не притворяться спящей, а вскочить и, не раздумывая, дать сдачи.

Служительница громко вскрикнула и упала, не удержавшись на немощных ногах. Она растянулась во весь рост, уронив при этом пару факелов. Те вспыхнули, рассыпав искры. Пока старушка падала, Иш-Чель, пытаясь уберечься, успела добежать до дверного проёма. Но шкуры откинулись, и в комнату вошёл жрец бога Чаку в сопровождении прислуги.

– Наконец-то, госпожа, вы пришли в себя…

Старушка к тому моменту уже с кряхтением поднялась и покорно склонилась, ожидая дальнейших указаний. Свита заполнила помещение, они внесли огромную лохань с горячей водой, ткани, жаровни с горящими углями, от которых тут же пошло тепло. Прислуга раскладывала нарядную одежду с украшениями и косметику, а Иш-Чель и жрец продолжали стоять друг напротив друга.

Взгляд жреца был довольным и снисходительным, он увещевал Иш-Чель покориться. Иногда ей казалось, что это гипноз – в душе поднималась волна спокойствия и равнодушия. Но откуда-то из глубины вырастало сопротивление и тогда, испугавшись, что его заметят, Иш-Чель делала взор безразлично-рассеянным, слегка откидывала голову, словно позволяя себя баюкать. Вскоре она не могла сказать, чего ей хочется больше: чтобы её успокоили, и ей было не страшно, или же бороться за жизнь…

Почувствовав, что Иш-Чель покинул бунтарский дух, жрец тихо отдал команду прислуге и вышел из комнаты.

Женщины начали обряд с омовения, они раздели послушную жертву, заставили её опуститься в тёплую воду и затянули молитву. Нежное, почти жалостное пение послужило для неё сигналом – Иш-Чель разрыдалась, понимая – ей не удастся вырваться. По мере того, как суть увещеваний доходила до сознания, в ней зарождался бунт.

А женщины пели, что она должна быть благодарна божественному выбору. Завтра она покинет этот грубый мир с его войнами, неурожаями, голодными годами…

"Что-то я не припомню, когда голодала!.." – внутреннее сопротивление нарастало.

Иш-Чель, ещё не освободившаяся окончательно от гипноза, попыталась закрыть уши, но терпеливые руки, омывшие не один десяток жертв, ласково разжимали их, и приходилось слушать наставления.