Радуга над Теокалли (СИ)

– О, я не столь жесток к своей семье, а моя мать не выдержит без бани. Я разрешаю вам после моего ухода удалиться за город, – Амантлан подошёл к Иш-Чель вплотную. – Достаточно будет иногда просить богов даровать мне жизнь.

Иш-Чель запаниковала, а он улыбался! Он спокойно взял одну из её кос, подержал, потом аккуратно вернул на место и нежно коснулся шеи Иш-Чель. Она посмотрела на него – он смеялся. На несколько мгновений мужчина и женщина застыли. Его рука прекратила ласку. Он ждал.

Иш-Чель очнулась и вежливо ответила:

– Мы всегда ежедневно молимся богам послать вам удачу и здоровье, господин.

– Как и положено семье военачальника, – он был слегка разочарован, но ничего другого и не ожидал. Амантлан отошёл от жены и, не глядя, добавил: – Тебе нечего волноваться за будущее, женщина, я сдержу своё обещание. А сейчас мне нужно идти.

Они вместе появились в гостях у приёмных родителей Иш-Чель и у Тлакаелеля, посетили и рынок, сделав покупки. Амантлан вел себя с холодным достоинством, так, чтобы никто ничего не смог сказать. Пересуды стихли. Шочи поняла, что проиграла – Амантлан так и не появился во дворце тлатоани, а в назначенный срок отправился в поход на отоми. Его радовало перемирие с Иш-Чель. За эти дни она была послушна и не спорила.

Женщина старалась быть с мужем вежливой, вести себя достойно, то естьтак, как это полагалось по обычаю. Но одна мысль постоянно крутилась: что будет, если Амантлан ещё раз женится?

Прошло несколько месяцев, прибыл гонец от Амантлана с сообщением, что военачальник вернулся. Небольшая семья перебралась в Теночтитлан. Иш-Чельпервым делом решила посетить рынок. Совершив покупки, женщина направилась домой. Размышления прервал свист кнута, так хорошо ей знакомый.

– Эй, вы, пошевеливайтесь! – грубый голос надсмотрщика, гнавшего рабов к дворцу тлатоани, полностью вернул её в действительность, заставив широко раскрыть глаза на приближавшуюся к ней группу.

Нарядные пилли плавно отходили в сторону и радостно тыкали пальцами, указывая на плетущихся в бессилии рабов. Это были майя. Это были люди её рода. В одном, измождённом от долгого пути, грязном и окровавленном пленнике она рассмотрела знакомые черты…

В глазах потемнело. Слабость, охватившая её тело и холодный пот, проступивший на лбу, говорили о приближении обморока. Иш-Чель попыталась взять себя в руки, по-прежнему не веря глазам. Может быть, она потеряла рассудок? Но, нет. Третьим, в общей связке шёл Кинич-Ахава. Она узнала бы столь дорогие её сердцу черты, где угодно и когда угодно, сколь грязен он бы ни был.

Война и невзгоды, плен и унижение не смогли сломить дух гордого воина. Его голова была высоко поднята, осанка тверда; ноги, пусть и едва передвигались, но ступали уверенно. Белоснежные плиты Теночтитлана жгли его босые ступни не меньше, чем пыль долгих дорог. Он был гордостью майя, и даже в плену весь вид говорил о силе духа и непримиримой вражде к народу Анауака. Любой, встретивший надменный взгляд черных глаз, невольно уступал дорогу – пленных порой заносило от нечеловеческой усталости. Этот человек заслуживал уважения праздных пилли. Мешики ценили людей, которых не могли сломить.

Иш-Чель попыталась поймать взгляд Кинич-Ахава, её душа рванулась к нему, забыв и отбросив обиды. Перед ней был самый дорогой человек. И женщина стремилась лишь к тому, чтобы он увидел её, увидел и понял, что она ощущает боль его босых ног, обожжённых горячими камнями. Иш-Чель готова была припасть к ним губами и омыть слезами каждую из спёкшихся и кровоточащих ран… Но Кинич-Ахава прошёл, не заметив – он смотрел вперёд, поверх голов. Новые чувства охватили её, тонкие руки затряслись от напряжения, и только голос служанки привёл Иш-Чель в чувство:

– Госпожа, на нас обращают внимание… Пойдёмте домой!

Иш-Чель не помнила, как они добрались. Она словно во сне позволила рабам уложить её в каноэ на мягкие шкуры. Прислужница сообщила, что госпоже стало плохо, и женщину оставили одну.

Желание спасти Кинич-Ахава даже не возникало. Оно, наверное, проснулось в ней, едва Иш-Чель увидела его. То, что Кинич-Ахава вели, как простого раба, давало маленькую надежду, что никто не знает, кем является этот пленник. Нужно срочно узнать, куда их отвели, где содержат и к какому празднику готовят. Иш-Чель поручила это старому Муши, она была твёрдо уверена, что старик все выполнит и никому её не выдаст.

Муши вернулся поздно, поставил каноэ и тихо проник в её комнату. Вид женщины смутил – всегда спокойная и уверенная, сейчас Иш-Чель не находила себе места. Едва Муши пересёк порог, как госпожа подлетела к нему и вцепилась в руку:

– Не медли, где он?

– Должен вас расстроить, госпожа, но пленников разместили в тюрьме рядом со зверинцем тлатоани… – старику было тяжело видеть в глазах женщины потухшую надежду. – Их охраняют не воины!

– А кто?

– Ночью во дворце бродят ягуары сестры тлатоани Шочи… – голос старого Муши едва доносился до Иш-Чель, потому что, вспомнив историю этих животных, у неё родился безумный план…