Радуга тяготения

– Ничего. Хотел поговорить кое с кем в этом ГОРО. Понять, что творится. Должны были просто поговорить, понимаешь, не для протокола – сегодня в диспансере. На нейтральной территории. А вместо этого Легаш заявился. А теперь еще и два этих урода в штатском.

– Так ты шпион или чего?

– Шпионом было б нефигово. Ох батюшки. Не надо было влазить.

– Н-да, не позавидуешь. – И матрос Будин едет дальше, не нравится ему все это, раскидывает мозгой, раскисает мало-помалу. – Слышь, – наконец, – а если они, ну, догонят тебя, я б твоей Матушке мог написать, например.

– Моей… – Пристальный взгляд. – Нет-нет-нет…

– Ну, кому-нибудь.

– Ни единой души придумать не могу.

– Ну даешь, Ракетмен…

«Путци» – это, оказывается, разросшийся, отчасти укрепленный особняк прошлого века, в стороне от Дорумского шоссе и к морю, если двигаться по песчаной паре колей, между которыми растет камыш и жесткий мягкий колосняк; дом примостился, как плот на гребне гигантской дюны, что волною вздымается с пляжа, чей уклон неуловим и водой становится совсем нежданно – покойной, бледно-соленой, на много миль растягивается в Северное море, точно облака, там и сям скорее серебристые, долгие формы тканей или кожи, тонкие, словно ткань, притихшие под луною, тянутся к Гельголанду.

Особняк так и не реквизировали. Никто никогда не видел владельца, неизвестно даже, существует ли этот Путци вообще. Будин загоняет грузовик прямиком в бывшую конюшню, и все выходят, Ширли под луной орет ура, Криптон бурчит «батюшки ох батюшки», набив себе рот приманкой для фрау. В дверях легкая неразбериха с паролем и проходом из-за свинячьего прикида, но Ленитроп засвечивает белого пластикового коня, и все удается. Внутри они видят ярко освещенную и бурлящую помесь бара, опийного притона, кабаре, казино и заведения с сомнительной репутацией, во всех комнатах клубятся солдаты, моряки, дамочки, гусаки, везунчики, неудачники, фокусники, толкачи, торчки, вуайеристы, гомосексуалы, фетишисты, шпионы и просто взыскующая общества публика, все шумно болтают, поют или колобродят, а безмолвные стены дома совершенно не пропускают наружу этот шум. Духи́, дым, перегар и пот плывут повсюду такими тонкими турбулентностями, что не почуешь, не увидишь. Это плавучее празднество, которое никто не подумал прервать: победная вечеринка настолько перманентная, так легко вбирающая новеньких и завсегдатаев, – кто тут наверняка скажет, в честь какой победы? в какой войне?

Шпрингера не видать, и, кое-кого наобум расспросив, Ленитроп делает вывод, что Шпрингер явится позже, если вообще явится. А сегодня, меж тем, ровно тот день доставки отставки, о котором они уговорились, плывя с фрау Гнабх к Штральзунду. И как раз сегодня, после бестревожной недели полиция решила навалиться на Ленитропа. О да, да вот именно НННННННН Добрый Вечер, Эния Ленитроп, Мы Тебя Ждали. Конечно, Мы Здесь. Ты Же Не Думал, Будто Мы Испаримся, Нет-Нет, Эния, Мы Должны Опять Сделать Тебе Бо-Бо, Если Будешь Таким Глупеньким, Бо-Бо Опять И Опять, Да, Эния, Вот Насколько Ты Безнадежен И Глуп И Обречен. Ты Взаправду Рассчитывал Что-То Найти? А Вдруг Это Смерть, Эния? А Вдруг Нам Не Хочется, Чтобы Ты Что-Нибудь Находил? Если Нам Не Захочется Давать Тебе Эту Отставку, Тебе Же Придется Так И Мотаться Дальше, Верно? Может, Нам Хочется, Чтобы Ты Так И Мотался. Ты Не Знаешь Наверняка, Правда, Эния? Отчего Ты Считаешь, Будто Умеешь Играть Не Хуже Нас? Да Ты Не Умеешь. Думаешь, У Тебя Хорошо Получается, А На Самом Деле Ты Говно, И Мы Все Это Знаем. У Тебя В Досье Записано. (Смех. Гул.)

Будин обнаруживает его в одежном чулане – Ленитроп сидит и жует бархатное ухо своей маски.

– Скверно выглядишь, Рачок. Это Соланж. Она массажистка.

Та улыбается недоуменно – ребенка привели в пещеру навестить чудно́го поросеночка.

– Простите. Простите.

– Давайте я отведу вас к ваннам, – голос у женщины – мыльная губка, уже ласкает его горести, – там очень тихо, вы отдохнете…

– Я тут где-то буду всю ночь, – грит Будин. – Я тебе скажу, если Шпрингер появится.

– Это же какой-то заговор, правда? – Ленитроп высасывает слюну из бархатного ворса.

– Мужик, все на свете – какой-то заговор, – смеется Будин.

– И да, но – все стрелки показывают в разные стороны, – Соланж иллюстрирует танцем рук, пальцевекторы с красными кончиками.

И таким образом Ленитроп впервые слышит – прямо вслух, – что Зона тянет много других заговоров, не только те, какие поляризованы на нем… что это надземки и автобусы гигантской транспортной системы Ракетенштадта, перепутаннее даже, чем в Бостоне, – и проехав по каждой ветке на должное расстояние, зная, где пересаживаться, сохраняя минимальную красоту, хотя часто кажется, будто едешь не в ту сторону, по этой сети всех заговоров все же можно выбраться к свободе. Ленитроп понимает, что параноить насчет Будина и Соланж не стоит, лучше проехать чуточку по их доброй подземной железной дороге, поглядеть, куда вынесет…