Радуга тяготения

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ: Даже не так. Мнения разделились еще в самом начале. Одна из роковых наших слабостей. [Ведь вы, конечно, хотите послушать о роковых слабостях.] Одни называли его «предлогом». Другие считали подлинным, детальным микрокосмом. Микрокосмисты, как вы, вероятно, знаете из классических историй, поторопились. Мы… это было, скажем прямо, крайне странное преследование еретика. Летом, по Нижним Землям. В полях с мельницами, на болотах, где такой мрак, что приличной видимости не дождешься. Помню, как-то раз Кристиан нашел старый будильник, мы соскребли радий и покрыли им тросики отвесов. В сумерках они сияли. Вы же видели, как держат отвесы, — руки при этом обычно в районе промежности. Темная фигура изливает вниз пятидесятиметровый поток светящейся мочи… «Писающее Присутствие» — стало популярным розыгрышем новичков. «Чарли Нобл» Ракетенштадта, можно сказать… [Да. Это остроумно получилось. Я их всех предаю… и что хуже всего, я знаю, чего хотят ваши редакторы, я точно знаю. Я предатель. Он во мне. Ваш вирус. Ваши неутомимые Тифозные Мэри распространяют его, шляясь по рынкам и вокзалам. Кое-кого нам удалось подкараулить. Как-то раз в Подземке поймали кое-кого. Ужас что было. Мой первый бой, моя инициация. Гнали их по тоннелям. Чуяли их страх. Когда тоннели разветвлялись, надежда была лишь на коварную акустику Подземки. Заблудиться — как нефиг делать. Почти без света. Рельсы мерцали, как ночью под дождем. И вот тут — шепоты; тени таились, съежившись по углам ремонтных станций, лежали под стенами тоннеля, наблюдали погоню. «Конец слишком далек, — шептали они. — Вернись. На этой ветке остановок нет. Поезда мчатся, пассажиры едут долгими милями вдоль сплошных горчичных стен, но остановок не будет. Бежать еще долго, до самого вечера…» Двое улизнули. Но мы взяли остальных. Между граничными знаками станций, желтый мелок просвечивает сколь многолетние страты износа и тавота, 1966 и 1971, я впервые вкусил крови. Хотите это вписать?] Мы пили кровь наших врагов. Вот почему, видите ли, гностиков так травят. Подлинное таинство Евхаристии — испить вражеской крови. Грааль, Священный Грааль — кровавый передатчик. А с чего бы еще так свято его сторожить? С чего бы черному караулу почета одолевать полконтинента, половину расщепленной Империи, каменными ночами и зимними днями — для того лишь, чтоб коснуться нежными губами скромного кубка? Нет, они переносчики смертного греха: поглотить врага, погрузить в скользкую сочность, впитать всеми клетками. «Смертного греха» по официальному, то есть, определению. Грех против вас. Статья вашего уголовного кодекса, и все. [Подлинный грех свершили вы: запретили сей союз. Провели эту черту. Чтобы мы были хуже врагов, в итоге погрязших в тех же полях дерьма, — чтобы мы были чужаками.

Мы пили кровь врагов наших. Кровь друзей мы лелеяли.]

Вещдок S-1706.31, фрагмент форменной нижней рубашки ВМФ США, с бурым пятном — очевидно, крови, — в форме меча, расположенного между нижним левым и правым верхним углами.

Это примечание в Книгу Реликвий не вошло. Тряпку матрос Будин отдал Ленитропу как-то вечером в баре «Чикаго». Вечер — в некотором роде реприза их первой встречи. Засунув тлеющий толстый косяк под струны на гитарном грифе, Будин скорбно поет; песня отчасти Роджера Мехико, отчасти — некоего безымянного матроса, посреди войны застрявшего в Сан-Диего:

Я тут по роже съездил тортом чьей-то мамке,
Я тут отъехал с дури — благодать,
А тут гляжу — как труп лежу, и 6:02 ревет
А может, это 10:45…

[Припев]:

Заборов многовато вечерами,
Замерзших многовато под дождем,
И, говорят, ты собралась рожать ребенка —
Теперь, кажись, нам не побыть вдвоем.

Порой охота мне податься в округ Гумбольдт —

Порой охота на восток, к родне…
Порой мне кажется, что буду я счастливый —
Ты только думай временами обо мне…