Радуга в сердце

– Не маленький, а самый молодой, – отзываюсь я. – Зато когда с вас, престарелых, уже песок посыплется, я всё ещё буду огурцом.

– И что ты, – усмехается, оглядываясь, Макс, – огурец, будешь делать? Сотку от груди жать? Или по утрам кросс бегать?

– Ага, не вынимая сиги изо рта, – поддакивает Никитос. И ржёт.

– Я оценил ваш тонкий юмор, – бормочу я, прикуривая. – Барышни, я думаю, тоже.

Бросаю взгляд на брюнетку, улыбаюсь своей самой поганой улыбкой. Та, секунду назад явно что к чему не уловившая, меняется в лице и с интересом смотрит на меня.

«Прости, братан, но у тебя нет шансов», – вертится где-то на подкорке.

Прогулка под звёздным небом плавно перетекает в посиделки в подвале, где у нас с парнями имеется комнатуха, собственноручно отделанная нами в лучших традициях советского дизайнерского искусства.

На одной из стен, по правую руку от входа, висит найденный на помойке, но вполне симпатичный ковёр с медведями. Знаменитая картина Шишкина «Утро в сосновом лесу». Остальные стены утеплены минватой, оббиты фанерой и оклеены обоями, причём, каждый кусок жутко контрастирует с предыдущим.

Дело в том, что мы с парнями периодически помогаем местным бабулькам с ремонтом. Взамен они нас кормят как на убой, частенько жертвуют всякие любопытные штуки, и всегда – остатки материала. Вот этими остатками мы и облагородили данное скромное местечко. Плюс, теперь здесь столько раритетных вещиц, что заманить сюда девчонок не сложнее чем в музей.

Среди них, например, старый катушечный магнитофон, древняя печатная машинка, а ещё паровой утюг, патефон и пластинки Демиса Руссоса и Бони Эм. И всё это «культурие» громоздится на двух длинных полках, набитых вдоль несущей стены.

Или, допустим, журнал «Крокодил» от 1951 года, который я как раз демонстрирую брюнетке, про себя пытаясь вспомнить её имя. Подруги, а именно блондинка, как назло обращается к ней исключительно как к животному – «Зай», «Кис», – и мы с Никитосом даже переглядываемся, мол, похоже, оба в обломе. Но пока я несу всякую дичь про изображённую на обложке Статую Свободы, которую «чёрненькая» даже не узнала, ситуацию выправляет Кондрашка:

– Юсь, будешь пиво?

Брюнетка ломается, а я стараюсь зафиксировать в памяти только что услышанное странное слово.

– Точняк, Юсь, – подпрыгивает к нам Олень. – Прошу!

И суёт ей в руку большой пластиковый стаканчик.

Остальные уже разложились за столом и дербанят пакетики с сухариками, чипсами и прочей шелухой, ещё днём притараненной мною из палатки напротив дома.

– А по какому поводу праздник? – щебечет уже не моя собеседница.

Я придавливаю взглядом Никитоса, который тут же воодушевлённо вещает:

– А это Радуга проставляется, он же завтра покидает нас, прикиньте, уматывает с концами!

Я фыркаю – такой довольный, аж лоснится.

– Ты уезжаешь? – оборачивается Ю.

Буду называть её просто Ю. Юся как-то стрёмно.

– Ну да, в Город, – козыряю я, и её светлые хитрые глазки снова горят любопытством.

Олень сникает.

– А что ты там будешь делать? – игриво спрашивает она, изящно отхлебнув немного пенного…

Я люблю девчонок. И они, в основном, платят мне взаимностью. Люблю за манерность, грацию, всякие ужимки. Вот Никитос – берёт полторашку, опрокидывает в глотку и хлещет, как порося. Честно – выглядит тошнотворно. Если что – я тоже так делаю, поэтому легко представляю себя такого и не понимаю, что противоположному полу может в нас нравиться. Кстати, я хотя бы не рыгаю во всеуслышание, как это только что сделал Олень… По крайней мере, не при девчонках…

– Учиться буду, – запоздало отвечаю я, разглядывая воркующих меж собой Макса и миловидную русоволосую барышню, слегка сожалея, что не на неё я обратил своё внимание.

Он даже зачётней, чем брюнетка. Глаза смышлёные.

– Школу закончу, – продолжаю сквозь мысли, – в универ поступлю. В общем, как все нормальные люди…

– А типа кто училище закончил, тот не человек? – быкует уже пьянющий Никитос.

Я-то знаю, что в его баклажке «ёрш», при мне же бадяжил.

– Не человек, – тем же тоном отвечаю ему, давая понять, что не потерплю закидонов.

– То есть, я, по-твоему, не человек? – дальше прёт он на рожон.

– Ребят, вы чего? – отвлекаются остальные.

– Да какой ты человек, ты Олень! – в полушутку горланю я, и словно по команде «Фас!» он кидается на меня.

Девчонки взвизгивают, Макс бросается нас растаскивать. Я успеваю зарядить Оленю по рёбрам, он, в свою очередь, разбивает мне губу.

Спустя пять минут мы сидим, все счастливые, пьём пиво, грызём сухарики.

С Никитосом у нас случается. Чуть ли ни каждую попойку мы чешем друг о друга кулаки. Ничего личного, просто стиль общения такой. А Кондрату, как вечно самому адекватному, впору только посочувствовать – меня б, на его месте, давно забодало нас разнимать.

Вообще-то, Олень сослужил мне хорошую службу – отныне брюнетка не сводит с меня глаз – ещё бы, я ж теперь раненый боец, почти герой. Она удостаивает внимания мои губы. Сначала влажной салфеткой промокает, а спустя пять минут мы беспросветно целуемся, и за её спиной я показываю Никитосу неприличный жест.