Радуга в твоих ладонях

Кинопробы были назначены на послезавтра. На следующий день, вернувшись из косметического кабинета, Ольга, включив автоответчик, услышала приятный баритон Кондратенко. Ольга прослушала запись до конца, и лишь когда голос режиссера сменился женским голосом с певучими интонациями, принадлежавшим ее портнихе, которая извещала ее о том, что новое платье готово, Ольга выяснила, что не поняла ни слова из речи режиссера, так взволновал ее его звонок. Люди такого ранга не звонят лично актрисам, которых хотят лишь попробовать на роль в числе десятка таких же актрис. Это могло означать только то, что она наиболее, как считает мастер, подходит к задуманному им образу и именно ее, а не кого-то другого, он хотел бы видеть в главной роли. Она перемотала запись и, стараясь успокоить колотящееся сердце, внимательно прослушала его сообщение еще раз.

— Здравствуйте, Ольга. Говорит Владимир Владимирович Кондратенко. Завтра в десять утра заеду за вами. Встречаемся у вашего подъезда. Я буду на белой «Волге». До встречи, — повторил послушно магнитофон.

Ольга, не смея поверить, прокрутила запись еще два раза. Можно считать, что ее мечта получить главную роль сбылась. Режиссеру нужна именно она, иначе он не стал бы тратить на нее личное время. Но, если он уверен, что снимать будет ее, в этом нет ничего удивительного: любой человек, знакомый с миром кино, знает, что для успешной творческой совместной работы нужен не только деловой, но и духовный контакт. А уж Кондратенко, признанному мастеру режиссуры, снявшему не один кинофильм и раскрывшему не один талант, это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Ольга не стала рассказывать мужу о звонке, предусмотрительно стерев запись. Он-то как раз — человек, далекий от искусства. В мире бизнеса, к которому принадлежит он, вероятно, все не так, и он, как всегда, расценит этот звонок по-своему, и неизвестно, разрешит ли он ей после этого участвовать в кинопробах.

— Чем так взволнована моя пташка? — спросил Константин, вернувшись с работы.

— Да завтра ведь кинопробы, — ответила Ольга.

— И больше ничего не произошло? Для простого участия в кинопробах, которое для тебя — дело обычное, ты выглядишь слишком счастливой, — заглядывая ей в глаза, улыбнулся муж. У меня даже складывается впечатление, уж не влюбилась ли ты в кого?

Ольга отметила про себя, как хорошо она сделала, что уничтожила запись. Сейчас Костя шутит, но стал бы он шутить, сопоставив ее настроение и звонок? Неужели она действительно уделяет мужу так мало внимания, что дает ему повод бесконечно ревновать ее?

— Костя, ты же знаешь, что я люблю только тебя, — сказала она. — И мне неприятна твоя подозрительность. А счастлива я потому, что ты такой добрый и замечательный и разрешил мне сниматься… А для меня это так важно…

— Не было чего-то важного и для меня? — спросил Костя, подходя к магнитофону автоответчика.

— Для тебя вообще ничего не было. С тех пор как у тебя появился пейджер, тебе на автоответчике вообще не оставляют информации. — Ольга говорила правду, но в то же время чувствовала себя лгуньей. — Были звонки для меня, но я их стерла.

— Потому что был звонок от любовника? — расхохотался муж, вынимая воображаемый кинжал.

— Костя, твои шутки уже переходят все границы! — воскликнула Ольга, перехватывая у него из рук невидимое оружие и приставляя его к своему сердцу. — Это уже становится невыносимым.

Но ей, несмотря на хорошо разыгранное веселье, было не по себе. Она просто не сказала правды, но это ведь уже ложь. «Он сам заставляет меня скрывать от него то, что и скрывать-то не стоит», — убеждала она себя, но ей было стыдно, и она нервничала ночью и утром, боясь, что что-то задержит Костю дома до десяти. Но он ушел, как обычно, в полдевятого, а без четверти десять Ольга стояла, как условлено, у подъезда и высматривала в потоке машин белую «Волгу».

Режиссер оказался пунктуален, ровно в десять его машина затормозила у краснопресненской высотки. Он распахнул дверцу и ждал, не выходя из машины, когда Ольга подойдет.

Ольга часто видела Кондратенко по телевидению, несколько раз — из зала, когда он был на сцене, несколько раз мельком, сталкиваясь с ним в коридорах «Мосфильма», но никогда она не разговаривала с ним лично, если не считать телефонного разговора, и только мечтать могла о том, что настанет день, когда она сможет сидеть с мим в машине и он будет подводить ее к киностудии.

— Доброе утро, Оля, — сказал режиссер, слегка наклонив голову, чтобы видеть девушку, когда она, робев, взялась за ручку дверцы, не решаясь сесть рядом с такой величиной. — Как вам сегодня спалось? Надеюсь, прекрасно, и вы готовы к работе?

Он так добродушно улыбался, что разогнал все Олины страхи, и она, улыбнувшись в ответ, села в машину.