Радужная Нить

Семья, в которой я появилась на свет, слыла достаточно знатной и богатой, чтобы с рождения мне были неведомы беспокойство, страх и унижение. Забота ближних меня избаловала. Имелись, правда, некоторые обстоятельства, вынудившие меня относиться проще, чем следовало, к словам неправды. О них я как раз и умолчу. Как и о том, что побудило меня покинуть стены, знакомые сызмальства, и бежать прочь из Овары. Простите, что солгала при первой встрече… На то были веские причины — как, впрочем, и для бегства.

Не буду задерживать ваше внимание на трудностях и лишениях пути — это не слишком занимательно, да и не в диковинку нам обоим. Достаточно сказать, что в посёлок на берегу Млечного моря, чуть южнее Тоси, я попала спустя несколько дзю, изголодавшаяся и никоим образом не напоминавшая себя прежнюю. Мне нечего было терять. Миновал праздник Благословенных Вод, ночи стояли тёплые, но лишь отчаяние владело мной. Я не умела решительно ничего! Мои наивные попытки заработать чашечку риса игрой на биве — а я хорошо играю, и петь обучена — завершились на первом же постоялом дворе, когда у меня отняли не только инструмент, но и мешочек с драгоценностями, прихваченный из дому. Честь осталась при мне, и лишь это утешало меня ночами, когда я подкрадывалась к людскому жилью, чтобы стащить дайкон с грядки, ранние сливы или недоспелые ягоды тутовника, чей лист разводят на корм гусеницам. Просить я боялась. Однажды украла котелок, и мне совсем не было стыдно…

Как-то я свернула на нехоженый тракт, в надежде найти заброшенные поля и собрать хоть горстку зерна. Он вывел меня к морю, но спустя несколько голодных дней. Ноги были сбиты до такой степени, что боль мучила меня только поутру, когда ранки слегка подживали.

Я опустилась на ступеньки крайнего дома, слишком усталая, чтобы постучать. Если раньше я скрывалась от чужих глаз, опасалась бесчестия, то теперь мне было всё равно — лишь бы накормили.

Но меня прогнали, швырнув чем-то тяжёлым.

Тогда ненависть ко всем этим равнодушным людишкам овладела мной, вернула частичку сил! Вскочив, я кинулась к самому богатому дому в середине посёлка, перелезла через ограду и заколотила в сёдзи, требуя открыть и угрожая всеми карами земными и небесными. Я попрекала их достатком, умоляла сжалиться, плакала и надменно хохотала. Должно быть, меня приняли за помешанную и решили угодить богам.

Сдвинулась одна из фусум, и служанка, совсем юная девушка, робко выглянула из проёма.

— Что нужно? — спросила она, готовясь в случае чего спрятаться.

Её неуверенность будто изменила что-то во мне самой, точно это она, не я, была уязвимой.

— Позволь переговорить с хозяйкой, и она мигом поймёт, что я — благородная особа из тех, что всегда отдаёт долги простолюдинам, — предложила я.

Пошевелив губами, девушка кивнула и затворила за собой фусуму, напоследок поставив на землю плошку с рисом.

Так меня приняли в семью Бэнпо. Её глава вот-вот должен был вернуться из плавания куда-то на север, и хозяйка согласилась предоставить мне кров с условием, что муж не будет возражать. У неё имелись и другие планы на мой счёт, о которых я узнала спустя пару дзю.

В семье не было сыновей, но подрастали две дочери, старшая из которых, Цубаки, быстро со мной подружилась. Девушка спала и видела, как выйдет замуж за отцовского помощника, которого тот прочил в приемники. Мы нет-нет, да посматривали, не покажется ли парус большого торгового корабля. Бэнпо скупал шкуры и плавал до самых островов Фунао, чем его семья страшно гордилась. В Тоси у него был человек, занимающийся продажей мехов, и какие-то связи на южных воротах, позволяющие ввозить товар беспошлинно. На север он тоже налегке не отправлялся, так что семья его жила в достатке круглый год.

Он прибыл на закате, и всю ночь о чём-то спорил с женой. Цубаки была уверена, что родители выбирают благоприятный день для свадьбы, и не находила себе места; я тоже не ложилась.

Утром за девушкой прислали, я увязалась следом. Надесико, несколькими годами младше, уже крутилась возле матери. Та прикрикнула на неё, чем-то недовольная, и вскоре мы сидели рядком, три почтительные дочери. Господин Бэнпо показался мне человеком властным, чьему слову перечить не следовало.

— Выращивал два цветка, а распустилось три,[58] — прищурившись, он посмотрел на меня. — Но для того цветы и созданы природой, чтобы радовать кого-то, верно?

Интересно, к чему он ведёт? Моя подруга догадалась первой и приосанилась.

— Лучший из поставщиков меха с Фунао ещё в прошлый раз сделал предложение, о котором я и мечтать не смел. А теперь повторил его! Он один из самых богатых людей острова, хотя незнатен — да и мы, чай, не придворные зазнайки! Конечно, он не первой молодости, в том я честно признаюсь, но достойней жениха для тебя, моя милая, я бы с морского дна не выудил. Что скажешь, Цубаки?

Я скосила глаза и увидела, как у той побелело лицо, задрожали губы.

— Но… но как же… — пролепетала она. Мать заворчала, стало понятно, почему у неё с утра такое настроение. — Как же господин Гэкити, ведь вы ему обещали? — едва слышно пробормотала Цубаки.