Целая жизнь, кажется, прошла.
Скрывшись от любопытных глаз, Немой отпускает из захвата, становится так, чтоб я не смог обойти, и невозмутимо прикуривает, пережидая поток моего словоблудия.
Потом сует мне сигарету в зубы.
— Уймись, — повторяет опять, — по кпз заскучал?
— Отвали, блять! — рычу я, нелепо дергаясь и уже понимая, что не обойду придурка. Надо же, жопу отрастил, хер объедешь!
— Ты, Сомик, дурак редкостный, — спокойно вещает Немой, выдувая дым ноздрями, — все шансы проебываешь… А все почему? Потому что нет в тебе спокойствия и последовательности. Терпения нет в тебе.
— Зато у тебя его дохера! — не выдерживаю я, прицельно пиная по живому, — сколько ждал, пока Лекс твою Альку трахал?
Уже заканчивая фразу, понимаю, что сейчас нехило огребу, и Немой не обманывает ожиданий.
Стена, о которую я прикладываюсь затылком, жесткая, конечно, но не такая, как его лапа.
В глазах мутнеет, голова кружится, и воздух пару мгновений не желает проникать в легкие, надсадно боля в глотке.
— Я тебе твои слова прощаю только потому, что плохо тебе, уроду… — все так же размеренно дымит сигатерой Немой, глядя на меня не злобно, а как-то… понимающе, что ли… — когда человеку плохо, он иногда хочет, чтоб вокруг всем так же плохо стало. Принимать это к сердцу, значит, множить боль…
Я хлопаю ресницами, охеревая от нового ракурса Немого-философа, и не могу ничего сказать. И даже прощения попросить не могу.
— Сейчас пойдешь, разъебешь ему тачку… И присядешь уже на полгода, — продолжает Немой, — а выйдешь, она замужем уже будет. Или беременная… Оно тебе надо?
— Ка-ка-какой замуж? — удавленником хриплю я, ощущая, как глаза заливает краснотой и мгновенно забывая о своей боли, и обиде, и неловкости… Обо всем, короче, забывая, кроме нее… Радужки, мозги мне затмившей, похоже, намертво. Потому что думать могу только о ней. И о словах Немого. Замуж? Беременная? Это он о чем, блять? Алька! С ней дружит Алька! Рассказывала? Уже? Уже?
Осознание ситуации накрывает так оглушающе, что не могу удержаться на ногах, колени подрагивают, и я тупо оседаю на корточки у стены.
Тру лицо, пытаясь опять научиться дышать, но не выходит. Она — замуж? И беременная? Но… Как? Так быстро? Так быстро, блять?
Поднимаю взгляд на невозмутимо дымящего сигаретой Немого:
— Откуда знаешь? Алька?
Спрашиваю, а сам надеюсь на чудо. На то, что Немой скажет сейчас, что херню сморозил…
— Немного… — добивает он меня, — про замуж. Насчет беременности… Не знаю. Но какого хера так спешить?
— Да… Незачем… — бормочу я, ощущая себя не просто раздавленным, мертвым. Меня словно вынесло из моей Вселенной в какую-то другую, по пути протащив через безвоздушное пространство. И в этой Вселенной моя Радужка выходит замуж. Потому что беременная.
Остановите эту блядскую землю! Я не хочу на ней! Не хочу!
— Потому не городи хуйню, — советует мне Немой, — надо спокойно поговорить, понимаешь? Без нервов… Этот парнишка — какой-то знакомый ее отца, Игореха говорил, что, типа, подчиненный. Молодой и перспективный чиновник, блять…
— Ага… — эхом повторяю я, — молодой и перспективный… Ага… На ниссане…
— Не у всех предки — владельцы заводов, — флегматично отвечает Немой, — а парнишка, видно, при деле. Все будет у него.
— И длинный, я смотрю, не против? — хриплю я, вспомнив главного цербера Радужки.
— Игореха не рад, — отвечает Немой, — но отец одобрил, так что тут все нормально.
— Да когда он успел нарисоваться-то, блять? — ору я, уже порядком выходя из себя, — когда???
— Очевидно, когда ты проебывал время в пьянках, блядстве и кпз, — пожимает плечами Немой, — сам виноват…
— И че делать теперь, а? Немой? Че мне делать? — смотрю я на него, не ожидая, впрочем, ответа. Но все же получаю его:
— Надо говорить. Спокойно. Выяснять… Она обижается, конечно, но она девочка. Ее надо просто вовремя поймать…
Ну, вот тут я, кстати, советам Немому могу доверять, потому что он у нас — тот еще ловец, специалист по загонной охоте. Совсем недавно Альку свою загнал, да так, что теперь точно не выберется.
Вот бы мне так… Но не получается, у меня вечно терпения не хватает. Вот и сейчас, только стоит подумать, вспомнить сцену на стоянке, сразу дышать тяжело. И руки дрожат, от желания приложить их к одной отвратной роже.
— И как это сделать? — спрашиваю я, — она меня не подпускает…
— Есть вариант, — лениво отвечает Немой, — мы сегодня идем в клубешник один… Я с Алькой, Игореха с девочкой новой своей и его сестренка с этим женихом. Подваливай, лови ее и разговаривай… Жениха я, если что, на себя возьму. Отвлеку. Но только, Сом, — предупрежадюще сдвигает он брови, — без зверства. И без твоих обычных… косяков. Понятно? А то мне Алька потом…
— Каблук… — усмехаюсь я, ощущая, как настроение чуть-чуть приподнимается.
Шанс есть поговорить, я его не упущу больше. Никакого, блять, жениха!
И про беременность…
И вот тут меня, уже поднявшегося на ноги, прошибает так, что снова скольжу по стене вниз, одна простая мысль: если Радужка беременная… То чей это ребенок?
А если мой?
Глава 37