RAEM-мои позывные

Полного покоя все же не было. На больших станциях в поезд подсаживались корреспонденты, очевидно, всех газет и журналов Советского Союза, начиная от «Мурзилки». Нас всех без исключения терзали. Приходилось отбиваться от шквала вопросов. Расскажите о самой-самой страшной минуте. Что вы в этот момент думали?

Что ощущали? Что делали?

О черт! Ничего я не думал и ничего не ощущал по простой причине – не до того было.

Так или иначе, мы хорошо уживались с литературной братией. Эти славные ребята хотя и мучили нас, но в благодарность за мучения рассказывали нам новейшие анекдоты.

Вторым занятием были обязательные дежурства и днем и ночью. На любой станции, малой или большой, в любое время суток нас трогательно и торжественно встречали. Поезд замедляет ход, и, еще не слыша, какой марш играют, уже улавливаешь рявкание геликонов и удары барабана – пора выходить в тамбур, открыть дверь и быть готовым к очередной речи. При слабом освещении маленькой станции видишь в полутьме море голов. Славные, милые люди! Вместо того чтобы мирно спать, они пришли нас приветствовать!

Под конец дежурства, если на него пришлось много остановок, не говоришь, а хрипишь сорванным голосом и принимаешь охапки цветов. Нам дарили цветы, конфеты и торты.

На одной станции мы получили огромный торт – наш ледовый лагерь с шоколадными палатками и льдинами, Торт был произведением искусства. Единственный его недостаток – он не пролезал ни в окно, ни в дверь. Пришлось торт разрезать и внести в вагон. На следующей станции нас приветствовали дети, и мы вручили им этот торт-уникум.

А вот зачем нам подарили двух живых поросят, я и до сих пор не знаю.

И все же не обошлось без неприятностей. Полным ходом наш поезд нырял в очередные туннели вдоль чудесного Байкала и, выскочив из последнего туннеля, дал экстренное торможение. С верхних полок вперемешку с чемоданами посыпались люди, а в вагон-ресторане бой посуды превзошел все положенные железнодорожными правилами нормы.

Виной была беспризорная вагонетка, нагруженная несколькими рельсами. Как и почему она появилась на нашем пути – неизвестно. Кругом не было ни души…

По дороге домой многие челюскинцы вступили в партию. 15 июня подал заявление Леваневский, 16-го – Ляпидевский. Подали заявление Факидов, Васильев и я. На перегоне Барабинск-Тебисская состоялось заседание бюро экспедиционной ячейки ВКП(б), на котором было принято решение рекомендовать нас к приему в кандидаты партии.

В Ярославле – гром оркестров. Мы ныряем в море смеющихся, радостных людей. Рукопожатия, объятия, а вот и зажатая среди встречающих мелькнула моя Наташа… Ура! Вот, наконец, она! Моя милая, милая. Но Федя Решетников, мой добрый друг, опередил меня и первым расцеловал Наташеньку. Вот ведь чертяка…

Каждые сто пятьдесят километров пути менялся паровоз и машинист. Локомотивные бригады были просто как на подбор – лучшие из лучших. Особенно запомнился машинист Томке. Если нужен портрет заслуженного потомственного машиниста, то писать такой портрет надо было в Томке. Весь облик этого седого кряжистого человека внушал глубокое уважение.

Машинисты изо всех сил старались, ведя наш поезд по стране, а мы, поелику возможно, платили им взаимностью. На каждом перегоне и челюскинцы и летчики делегировали своих представителей в паровозную будку. Очень уж хотелось ответить на чувства этих прекрасных людей, которые они проявляли к нам, своим пассажирам.

До Москвы пять часов езды, но они промелькнули как минуты. Семейные, московские новости докладывала Наташа, стоя со мной у открытого окна в коридоре. Стояли в обнимку и целовались, целовались…

На окружающих нам было в высшей степени наплевать по той причине, что они занимались тем же самым.

Часто на бреющем полете нас обгоняли самолеты с надписью: «Привет челюскинцам».

Замелькали знакомые места: Пушкино, Мамонтовка, Клязьма. Такое впечатление, что чуть ли не все дачники высыпали, чтобы нас приветствовать. Между станциями нас тоже приветствовали группы людей. Совсем недавно, это значит через тридцать пять лет, одна женщина мне сказала:

– Я вас лично не знаю. Тогда мне было пятнадцать лет. Я тоже бежала вас встречать и по этому случаю надела мои единственные парадные туфли и, торопясь, сломала каблук.

Я вдохновенно соврал, что видел это печальное событие, и выразил свое, правда, несколько запоздалое, соболезнование.

По соединительной ветке наш поезд передали на Белорусский вокзал.

К Москве подъезжали 10 июня во второй половине дня. Как всегда бывает при возвращении после долгого отсутствия, чем ближе к столице, тем большим становилось наше волнение. Так уж устроен человек. Он может держаться в труднейших условиях, но в эти минуты мы волновались, как школьники.