RAEM-мои позывные

В этот день даже Триумфальные ворота помолодели и в полном смысле слова «расцвели». Сверху донизу они украсились цветами. Когда наши восемьдесят «линкольнов» один за другим ныряли в проем арки, сверху посыпались новые порции цветов.

Куда только глаз хватало, по Тверской-Ямской и Тверской (часть улицы Горького между Белорусским вокзалом и площадью Маяковского называлась Тверской-Ямской, а между Маяковской и проспектом Маркса – просто Тверской) были видны бесконечные человеческие головы. По обеим сторонам улицы – конная милиция в белоснежных гимнастерках и таких же сверкающих белизной шлемах. Со всех домов сыпались листовки. Полагаю, что дворники отнеслись к этим листовкам не столь восторженно.

Москвичи, приветствовавшие нас, стояли дисциплинированно и густо. В открытых окнах – радостные лица, машущие платочки… Похожее на кастаньеты цоканье копыт эскортирующей нас конной милиции. Многочисленные портреты челюскинцев в витринах магазинов – поменьше, а просто на столбах – величиной в нормальную простыню. Узнавание доставляло удовольствие, как решение сложнейшего кроссворда, и окончательное решение по вопросу «кто есть кто» выносилось путем открытого голосования. Легче всего узнавали Шмидта, но бороды были не у всех.

Так, наконец, мы прибыли на Красную площадь. Была чудная погода. Из Никольских ворот вышли Сталин, Ворошилов, Калинин, Орджоникидзе и другие руководители партии и правительства. Они поздоровались с нами, и затем все поднялись на мавзолей. Часть челюскинцев разместилась на крыльях мавзолея, часть на ступеньках, где в своей широкополой шляпе, с большими усами, хорошо известными нам всем по фотографиям, стоял Алексей Максимович Горький и плакал, не будучи в силах сдержать своих чувств. Тут я имел честь пожать ему руку.

Начался митинг. От правительства с большой речью выступил В. В. Куйбышев.

– Спасение челюскинцев показало, – сказал Куйбышев, – что в любой момент вся наша страна поднимется на защиту, когда это будет нужно, и что многих и многих героев сможет она дать. Спасение челюскинцев показало, насколько мы можем уже рассчитывать на свои собственные силы, на выросшую у нас свою отечественную технику, насколько успешно мы осваиваем эту технику.

Потом говорили Шмидт, Каманин, Молоков, Ляпидевский, Воронин, Бобров…

Начался парад. Красноармейцы, физкультурники, колонны рабочих, комсомольцев, отряд барабанщиков, почему-то одетых в милицейскую форму, конница, артиллерия, танки…

Слушая ораторов, глядя на проходивших людей и технику, я думал, как быстро все меняется. Каких-то полтора десятка лет назад мы были бедны, как церковные крысы. Драгоценностью выглядела старая паянная и перепаянная кастрюля, а жестяная печка-буржуйка казалась венцом технического прогресса и цивилизации. Как все изменилось…

С ревом и гулом прошла над головами собравшихся воздушная армада. Замыкая строй самолетов, над площадью, сопровождаемый двумя истребителями, летел восьмимоторный гигант «Максим Горький». Истребители эскорта, выглядели рядом с ним крохотными мушками. Для контраста к воспоминаниям о печке-буржуйне лучшего символа новой техники нарочно не придумаешь.

Еще в апреле, через несколько дней после нашего спасения, АНТ-20 (как все самолеты А. Н. Туполева, «Максим Горький» обозначался инициалами конструктора и имел свой порядковый номер) был выведен на летные испытания.

Строили «Максима Горького» в тех местах, где проходила моя юность. Испытывали там, где теперь садятся только вертолеты – на бывшей Ходынке, затем Центральном аэродроме, ныне аэровокзале и вертолетной станции. Для того чтобы преодолеть расстояние между этими двумя точками, самолет разобрали, и целая процессия автомобилей и повозок (об этом даже писали в газете) ночью потащила исполина через Разгуляй, Басманную, по Садовому кольцуй Садовой-Триумфальной, Тверской-Ямской и Ленинградскому шоссе. Чтобы вести самолет на аэродром, пришлось разобрать ворота.

В день нашего приезда «Максим Горький» был впервые показан советскому народу.

Двести тысяч листовок, посыпавшихся на Красную площадь с борта АНТ-20, были рапортом туполевского коллектива народу.

Пролетая над орлами, украшавшими кремлевские башни, «Максим Горький» выглядел особенно внушительно. Под картиной можно было смело ставить подпись «Старое и новое».

Для позеленевших от времени орлов, веками державших в лапах эмблемы самодержавной власти, это был один из последних парадов. Вскоре Совет Народных Комиссаров СССР принял решение заменить к 7 ноября 1935 года царских орлов звездами. Кремлевские башни приняли хорошо знакомый нам сегодня вид.