Рафаэль

В том же зале Санти обратил внимание сына на картину Паоло Уччелло «Чудо со святыми дарами», пояснив, почему художника называют «магом перспективы». В отличие от фламандцев, не задумывавшихся над воспроизведением пространства, оба умбрийских мастера, Пьеро делла Франческа и Уччелло, глубоко изучали вопросы перспективы и организации живописного пространства. Сравнивая различные детали картины, Санти старался показать сыну значение перспективы в живописи. Эти походы с отцом во дворец оставили глубокий след в сознании подрастающего Рафаэля.

Как-то после очередного скандала тихо и незаметно ушла из жизни тётка Маргарита, никому не дававшая в обиду любимого племянника. После смерти старшей сестры Санта сникла и замкнулась в себе. Она перестала общаться со старшим братом, высказав ему в лицо всё, что наболело на душе за последние годы, но тот в ответ только махнул рукой.

— Как же все вы мне надоели! — в сердцах молвил он и выскочил из дома.

Сталкиваясь ненароком в коридоре с женой брата, Санта спешно запиралась в своей каморке. Её перестали занимать дела в отцовской лавке, соседские новости и даже кошки, которые в одночасье куда-то запропастились все до одной после смерти кормившей их Маргариты.

— Скоро и мой черёд, — сказала Санта племяннику, — и некому будет побеспокоиться о тебе, сиротинушке.

Не стало и малютки сводной сестры, умершей от дифтерита, и в доме воцарилось полное единовластие вспыльчивой Бернардины. Её крик не был слышен разве что в мастерской, где Рафаэль проводил большую часть дня. Когда отец задерживался в поездке в другие города, он предпочитал дожидаться его возвращения у дяди по материнской линии Симоне Чарла, который старался помочь и хоть чем-то скрасить сиротство подростка. Он обожал красивого племянника, который не по годам был умён, рассудителен и полон обаяния и доброты, несмотря на все свалившиеся на его хрупкие плечи несчастья. Рафаэль любил слушать рассказы дяди о детстве Маджии и её девичьих забавах. Ему хорошо было здесь и не хотелось уходить. Холостяк дядя настойчиво предлагал племяннику пожить у него, пока домашние не утихомирятся, да и до школы от него рукой подать.

По дороге к дому Рафаэль под влиянием разговоров с дядей о матери обычно заходил на кладбище навестить её могилу, где вечный покой нарушало только пение птиц как напоминание о безвозвратно ушедших днях безмятежного детства. Только труд помогал отвлечься от грустных мыслей. Прибежав домой, он шёл в мастерскую и брался за рисунок, оттачивая чистоту линий. Не исключено, что именно после посещения кладбища появился написанный углём на мелованной бумаге первый предполагаемый «Автопортрет» (Оксфорд, Асмолеан музеум).

При взгляде на рисунок поражает несколько сонное выражение глаз изображённого русоволосого отрока, говорящее о том, что он слишком рано был пробуждён к деятельной жизни, но не ласковым зовом матери, а грубым окриком и житейскими злоключениями. Вот почему по сжатым губам подростка пробежала лёгкой тенью грусть.

В соседнем доме, где проживал одинокий гончар, появилась девочка лет тринадцати. Проходя мимо, Рафаэль видел, как красивая незнакомка, сидя у окна, расписывала незатейливым орнаментом керамические кувшины, стаканы и плошки перед их обжигом в печи во внутреннем дворике. Недавно он повстречал соседскую девочку на воскресной литургии, куда ходил по настоянию дяди дона Бартоломео и особенно тёти Санты. Его поразило, с каким благоговением незнакомка молилась перед потемневшим от времени ликом Богородицы, запалив свечу. По дороге домой они познакомились.

— Мы с отцом приехали сюда из Фано, — сказа Ла Бенедетта, так звали девочку.

В их городе вспыхнула холера, от которой погибла почти половина жителей. Похоронив мать и младшего брата, Бенедетта с отцом приехала сюда, к дяде холостяку.

— Я видел, как ты расписываешь глиняную посуду, — сказал Рафаэль. — Если хочешь, я дам тебе рисунки птиц и цветов. Они хорошо смотрятся на керамике.

Дня через два Бенедетта сообщила, что дядя и отец похвалили её работу, но она скрыла от них, кто снабдил её рисунками. Это стало их тайной, хранимой от взрослых, которые всё понимают не так, а им о многом хотелось поговорить. Их внутренние дворики разделяла невысокая кирпичная стена. Подставив лестницу, Рафаэль забирался на стену и слушал, как его подружка что-то напевает за работой. У неё был звонкий голосок, и всякий раз ему вспоминалось, как пела его мать, взяв в руки лютню, и как её чарующий голос привлекал всю округу.

* * *

В конце июля, когда от невыносимой жары и духоты нечем было дышать, а мачеха, будучи на сносях, укатила на море, где у её родителей была вилла, из Мантуи вернулся отец, куда он ездил по просьбе герцогини для написания портрета маркизы Изабеллы д’Эсте и её мужа. По-видимому, в тех гнилостных местах он подцепил болотную лихорадку или ещё какую-то хворь. Узнать отца было трудно, настолько болезнь и дорога его измотали. Бросив поклажу у порога, первым делом он зашёл в мастерскую, где выслушав подробный отчёт Пьяндимелето, бросил взгляд на лежащие на рабочем столе рисунки.