Рафферти

Весь этот вечер она слушала радио и даже немного поспала в большом мягком кресле. На ней был свитер, короткая юбочка и туфли, надетые на босу ногу. Туфли она сбросила. Разбуженная шумом, она еще полулежала в кресле и терла глаза не совсем чистым кулаком, когда он появился в дверях. Она встала, потянулась, потом подошла к приемнику и выключила его.

— Ты нашла сок в холодильнике? — спросил он из другой комнаты.

— Да, спасибо, — ответила она.

— Там еще осталось?

— Да.

— Принеси мне, а я пока приготовлю тебе деньги. И себе возьми тоже, — сказал он. Голос его был хриплым.

Она вошла в кухню и открыла две бутылочки с соком. Когда она вернулась в гостиную, он уже стоял там без ботинок, в одних носках. Он снял также свой испачканный пиджак и рубашку и был в нижней рубахе. Проходя через комнату, она почти бессознательно отметила, что брюки у него расстегнуты. Но это не удивило и не испугало ее. Она знала, что он нередко возвращается домой пьяный и прежде всего идет в ванную. В таком виде ее отец и братья очень часто бродили по квартире.

— Деньги на комоде, — сказал он. — Пойди отсчитай, сколько я тебе должен. Я что-то плохо соображаю.

Пожав плечами, она прошла мимо него в спальню.

Она увидела, что мальчик, которому было пять лет, проснулся и сидит в своей кроватке. А девочка, года на два помладше, спит. Она увидела на комоде деньги и направилась, чтобы взять их, как вдруг услышала, что дверь захлопнулась.

Не успела она повернуться, как он подхватил ее сзади.

Ни разу в течение последующих десяти — двенадцати минут она не издала ни единого звука. Не было слышно ни слов, ни крика, только детское посапывание, тяжелое дыхание мясника, шорох да старый знакомый скрип пружин матраца. Борьба была короткой, быстрой, сражение шло в полном безмолвии.

Он еще раньше сообразил снять брюки и кальсоны и, войдя следом за ней в спальню, одной рукой поднял ее и, неся на постель, заткнул ей рот, а другой сумел сорвать с нее юбку.

Она боролась изо всех сил, стараясь выцарапать ему глаза, ударить коленом в пах, но он был слишком сильным и тяжелым по сравнению с ней. Когда он очутился на ней, ее маленькие квадратные зубы впились ему в плечо. Тело его было соленым, горьковатым на вкус, и ей стало так противно, что она разжала зубы раньше, чем он влепил ей пощечину.

Она не переставала сопротивляться и драться в течение всего акта и даже когда вдруг ее пронзила безумная боль, она почти не отреагировала на нее. Только когда все кончилось и он, задыхаясь, замер в неподвижности, ей удалось выползти из-под его тяжелого тела.

Самое странное заключалось в том, что она ни на минуту не испытала страха. Она была потрясена, ей было противно, но не страшно. Она сразу же поняла, что он от нее хочет, что он сделает. Это было то же самое, чего вечно добивались все мужчины и мальчишки.

В ушах у нее стоял звон от пощечины, которую он ей влепил, когда она его укусила, и было больно внутри. Она чувствовала, как теплая струйка крови бежит у нее по ноге. И все-таки страха она не испытывала.

Она прошла по комнате, надела юбку и, не глядя на него, сказала:

— Жирный сукин сын, ты разорвал мне юбку!

Он сел на краю постели и, стараясь скрыть наготу, натянул на себя серую от грязи простыню. Он не смотрел на нее.

— Возьми деньги, — не отрывая глаз от пола, сказал он. — Возьми все и купи себе несколько новых юбок.

Он поднял взгляд, но глаза его были пустыми. Проснулась и заверещала девочка.

— Там сорок долларов, если не больше, — сказал он. — Возьми все.

Она повернулась к комоду. На нем лежали три десятки, пятерка и несколько однодолларовых бумажек. Она не стала высчитывать, сколько он ей должен за сиденье с детьми, а просто схватила пятидолларовую купюру. Остальные деньги она сбросила на пол.

— Свинья! Грязная свинья! — крикнула она и бросилась к двери, схватив свои туфли.

Фил сидел в кухне и слушал радио. На столе перед ним стояло полдюжины пустых бутылок из-под пива. Свою форменную рубашку он снял.

Он едва взглянул на нее, когда она вбежала.

Она бросилась к приемнику, выключила его, села за стол напротив брата и, не проронив ни единой слезинки, рассказала ему все, что произошло.

Он ни одним словом не перебил ее, молчал, пока она не высказалась до конца.

— Он тебе ничего не повредил? — наконец спросил он.

Он не смотрел на нее, но и она сидела неподвижно, уставившись в пол.

— Не знаю, — вспыхнула она. — Все произошло так быстро.

Он встал, свалив со стола початую бутылку с пивом.

— Мерзавец! — сказал он. — Грязная тварь!

И мрачно взглянул на нее с таким видом, будто она была во всем виновата.

— Ложись в постель, — сказал он. — Иди ложись.

Он направился к двери.

— Фил, — сказала она. — Фил, что ты хочешь…

— Я сказал, ложись, — прорычал он.

Дверь захлопнулась, она услышала его тяжелые шаги по лестнице: он шел наверх.

И тут она впервые заплакала. Она сидела за столом, смотрела на дверь. Лицо ее ничего не выражало, но слезы градом струились по бледным грязным щекам.