Рафферти

Он отсутствовал недолго. Порой ей казалось, что она слышит шум наверху. Ей хотелось пойти наверх, постоять у дверей, послушать, что там происходит, но она боялась.

Через полчаса Фил вернулся. Когда он вошел, лицо его было еще более мрачным и угрюмым, чем обычно. В руке он держал деньги, которые, войдя в комнату, сунул себе в карман.

Увидев ее, он остановился.

— По-моему, я велел тебе ложиться, — сказал он.

— Фил, — начала она, — Фил, что…

— Если с тобой что произойдет, — грубо сказал он, — по крайней мере, будет, чем расплатиться с врачом. А теперь — ложись. И еще одно: никому об этом не говори. Ни слова. Ни матери, ни братьям, никому. Понятно? Ты должна молчать.

Она смотрела на него, не понимая.

— Разве полиция…

Он быстро подошел к ней и схватил ее за плечи. Лицо у него было суровое и жесткое.

— Ты слышала, что я сказал? — спросил он, и пальцы его больно сдавили ее руку. — Ты уже и так наделала дел. Что тебе еще нужно? Ложись, я сказал. Ничего с тобой не случилось. Понимаешь — не случилось! И помни — ты должна молчать. Остальное твое дело. Если тебе охота, можешь опять сидеть с их детьми, но про то, что случилось, молчи. Если что будет не так, я о тебе позабочусь. А пока заткнись и отправляйся в постель, не то мать проснется, — сказал он и повернул ее лицом к двери.

Она плакала до тех пор, пока не уснула. Она плакала от боли и усталости, которые испытывало ее хрупкое тело после жестокого обращения. Она плакала от обиды, потому что понимала: раз брат взял деньги у мясника, значит, нанесенная ей обида останется безнаказанной, брат даже не возражал, чтобы она снова пошла в ту квартиру.

Вскоре после того, как ей исполнилось пятнадцать лет, Джейн Кафов ушла из школы и поступила на настоящую работу. Она работала на фабрике, получала неплохое жалованье и каждую неделю отдавала деньги матери. К этому времени у нее был постоянный молодой человек, но, боясь, что он обнаружит, что она уже не девушка, требовала, чтобы он в своих ухаживаниях «не заходил далеко».

В течение последующих двух лет она часто меняла работу: была регистратором, продавщицей у Вулверта, сестрой у зубного врача (ради ее внешности врач примирился с отсутствием у нее опыта), телефонисткой (после того, как врач попытался сделать то, что сделал в свое время мясник, но менее успешно, потому что теперь она уже знала, как в подобном случае защищаться).

Она больше не жила у себя в семье, а вместе с двумя другими девицами снимала квартиру на восточной Одиннадцатой улице, каждую получку посылая матери небольшие деньги. Одна из девушек оказалась манекенщицей, и Джейн захотелось попробовать себя в этой роли. Первое время она совсем не умела одеваться, пользоваться косметикой, позировать, но снимали ее такие фотографы, которые работали в основном для детективных и бульварных журнальчиков — и поэтому она вполне пришлась им по душе. В конце концов ей удалось обрести знакомство в одном из солидных агентств, и она стала настоящей манекенщицей, зарабатывая довольно большие деньги. За это время она научилась очень многому.

Она научилась держаться подальше от тех мужчин, которые имели обыкновение заводить знакомство с красивыми девушками, а потом превращать их в профессиональных проституток. Научилась она избегать и молодых людей приятной наружности, у которых не было ни денег, ни серьезных намерений, а лишь желание развлекаться, пока они не повзрослеют достаточно, чтобы жениться на девушке из своего круга.

Она научилась покупать и носить действительно красивые вещи, ухаживать за лицом и телом, разговаривать так, что люди, с которыми она встречалась и имела дело, и заподозрить не могли, где прошло ее детство.

Но самое важное — она осознала необходимость продвижения по социальной лестнице и обретения определенного положения. Ей хотелось стать актрисой, получать роли, добиться славы и всего, что это дает. Она поступила в театральное училище и изо всех сил старалась овладеть тем мастерством, которому там обучали. Через год ей удалось устроиться хористкой в музыкальный театр, но иллюзий на свой счет она не испытывала. Ее взяли только за свежесть, молодость, красоту и отличную фигуру, а никак не за большой талант. Но это было лишь начало.

Именно тогда она и встретилась с Томми Фаричетти. Томми имел обыкновение бывать за кулисами и дружил с труппой и администрацией. Все знали, что он вложил в театр немалые деньги, его сомнительная репутация тоже не была ни для кого секретом. Говорили, что раньше он был гангстером, замешан в каком-то деле, связанном с шантажом. Ей, конечно, и прежде доводилось встречать гангстеров и рэкетиров, этих сторонников методов принуждения, которые терлись вокруг театрального бизнеса. Но Фаричетти отличался от них. Он был старше, вел себя сдержанно, не приставал к девушкам, не был сводником, не торговал наркотиками, как большинство тех темных типов, что постоянно болтались за кулисами, и все к нему хорошо относились. Одевался он солидно и со вкусом, говорил вежливо, не повышая голоса, и никогда не пользовался своим положением.