Раффлс, взломщик-любитель

Я оторвал взгляд от круглых черных дул, от проклятых бриллиантов, заманивших нас в эту ловушку, от крупного одутловатого лица перекормленного боксера и пылающих щек и крючковатого носа самого Розенталя. Я смотрел мимо всего этого на дверной проем, заполненный дрожащим шелком и бархатом, черными лицами со сверкающими белками, шерстяными макушками. Но внезапно воцарившееся молчание заставило меня снова обратить внимание на миллионера. И только его нос сохранил прежний цвет.

– Что ты хочешь сказать? – хрипло прошептал он. – Выкладывай, или, клянусь всеми святыми, я проделаю в тебе дырку.

– Сколько дашь? – хладнокровно протянул Раффлс.

– Что?

– Сколько стоит эта информация, старина НСБ?

– А это еще откуда ты взял? – поинтересовался Розенталь, клокоча тем местом своей толстой шеи, которое предназначается для веселья.

– И ты еще спрашиваешь, – ответствовал Раффлс. – Да там, откуда я родом, об этом каждая собака знает.

– Кто мог разнести эти сплетни?

– А мне откуда знать? – ответил Раффлс. – Спроси джентльмена слева от себя. Может, он знает.

Джентльмен слева побагровел, услышав это. Никогда еще шапка на воре не полыхала таким ярким огнем. Он на мгновение выпучил свои маленькие глазки, похожие на изюминки на куске жира, который напоминало его лицо. В следующую секунду он, подчиняясь инстинкту профессионала, спрятал пистолеты и бросился на нас с кулаками.

– Прочь с линии прицела, прочь с линии прицела! – отчаянно заорал Розенталь.

Слишком поздно. Не успело массивное тело боксера заслонить от него Раффлса, как мой друг одним прыжком оказался за пределами веранды. Поскольку я стоял совершенно неподвижно и ничего не делал, меня весьма профессионально уложили на пол.

Я оставался без сознания не больше нескольких секунд. Когда я пришел в себя, в саду был большой переполох, но гостиная была предоставлена в мое полное распоряжение. Я сел. Снаружи бегали Розенталь и Первис, проклиная кафров и осыпая упреками друг друга.

– Говорю тебе, вон за ТОЙ стеной!

– А я тебе говорю, что это была ЭТА стена. Ты что, не можешь позвать полицию?

– К черту полицию! Хватит с меня этой замечательной полиции!

– Тогда давай лучше вернемся и позаботимся о втором мерзавце.

– О, позаботься о своей шкуре. Я тебе это очень советую. Эй, Джала, черная свинья, если я увижу, что ты отлыниваешь от работы…

Я так и не дослушал угрозу. Я уже полз на четвереньках к двери, и передо мной болтался мой собственный револьвер, кольцо которого я сжимал в зубах.

На секунду мне показалось, что в прихожей тоже никого нет. То, что я ошибался, я понял, наткнувшись на кафра, тоже стоявшего на четвереньках. Мне его стало жаль, и я не смог его ударить. Вместо этого я самым жутким образом припугнул его своим револьвером и помчался по лестнице наверх, оставив его стучать белыми зубами в черной голове. Почему я отправился наверх столь решительно, как будто иного выхода у меня не было, я объяснить не могу. Но сад и весь первый этаж, казалось, кишели людьми, и все остальные варианты могли оказаться еще хуже.

Я свернул в первую же комнату, оказавшуюся на моем пути. Это была спальня – пустая, хотя и освещенная. Я никогда не забуду, как я испугался, переступив порог и увидев перед собой жуткого злодея – себя, отразившегося в высоком трюмо! Вооруженный, в маске и лохмотьях, я и в самом деле был отличным кандидатом на пулю или петлю, и я даже успел с этим смириться. Тем не менее я спрятался в платяном шкафу позади трюмо и замер там, дрожа и проклиная свою судьбу, свою глупость, а больше всего – Раффлса. Да, Раффлса прежде всего. Его я поносил, думаю, не менее получаса. Затем дверца шкафа резко распахнулась, и преследователи, которые совершенно беззвучно вошли в спальню, поволокли вниз своего жалкого пленника – меня.

Внизу меня ожидала очередная безобразная сцена. К месту происшествия явились дамы. При виде отчаянного головореза они хором завизжали. Должен признаться, я предоставил им для этого абсолютно все основания, хотя маску с меня уже сорвали и она не закрывала ничего, кроме моего левого уха. Розенталь ответил на их верещание ревом, потребовав тишины. Дама с мочалкой на голове пронзительно выбранилась в ответ, и вся комната превратилась в неописуемое вавилонское столпотворение. Помнится, я спрашивал себя только о том, когда же появится полиция. Первис и дамы требовали безотлагательно вызвать стражей порядка и сдать меня им. Розенталь и слышать об этом ничего не хотел. Он клялся, что пристрелит любого – будь то мужчина или женщина, – кто покинет его поле зрения. Он был по горло сыт полицией. Он не собирался позволять ей совать нос не в свое дело и лишать его удовольствия. Он собирался поступить со мной на свое личное усмотрение. С этими словами он вырвал меня из всех остальных рук, швырнул меня в сторону двери и выпустил пулю, пробившую дерево в дюйме от моего уха.

– Ты пьяный болван! Это будет убийство! – заорал Первис, уже во второй раз закрывая меня от револьвера Розенталя.