Рагана

Разложенные на столе травы сменились кружками и тарелкой с печеньем. Марьяна прикусила печенюшку и закатила глаза:

– Ты точно ведьма. Готовишь вкусно, порядок вон какой, аж завидно, похорошела. Может, и правда тебя Совию сосватать? А то все ходит один, хотя на него столько девок заглядываются.

– Не надо портить парню жизнь, – хмыкнула я и отхлебнула чай.

Одуванчик проснулся, спрыгнул с печи и сел рядом, вопросительно муркая. Я подхватила белого кота под пузо и посадила на колени.

– Насчет «похорошела» ты точно заливаешь, – поддела я подругу.

– А насчет всего остального? – продолжала гнуть свое она.

– А остальное и вовсе глупость, и быть того не может, – невозмутимо отозвалась я. – Ладно, раз ты так хочешь показать всем, как здорово умеешь выбирать наряды, побуду немножко твоей куклой. Но на этом – все! Уйду, когда захочу, даже если и пяти минут от начала не пройдет.

– По рукам! – просияла Марьяна и потянулась за новым печеньем.

Я почесывала Одуванчика за ухом и думала, не зря ли согласилась. Но отступать было, конечно, уже поздно.

– Кстати, а почему ты не спрашиваешь, отчего я сама на Совия не заглядываюсь? – вдруг спросила Марьяна, и я чуть не поперхнулась чаем.

Посмотрела на подругу удивленно, подумала и осторожно спросила:

– Что, надо спрашивать?

– Да что с тобой! – возмущенная девушка всплеснула руками. – Конечно надо! Это называется женские разговоры!

Я пожала плечами и буркнула:

– Для меня женские разговоры – это сколько рыбы мы наловили или чем вытравливать блазеня из роженицы.

Теперь пришла очередь Марьяны поперхнуться. Чай допивали в молчании.

Одуванчик щурил зеленые глаза и мял мою ногу длинными острыми когтями.

* * *

Я пригнулась, чтобы не разбить лоб о низкий дверной проем, и осторожно переступила порог. Марьяна небрежным жестом сбросила шубку на лавку, где уже были навалены теплые вещи самых разных мастей, отряхнула с платья невидимые пылинки и обернулась ко мне. Ее взгляд был теплым, с легкой поволокой – будто полевые васильки вдруг оказались залиты закатным светом. Все же Марьяна была удивительно красивой девушкой, и я в который раз порадовалась, что не дала навьей твари отправить ее к богам раньше срока. Красота лечит души и обращает их к свету. Пусть бы больше красивых людей ходило по миру.

Я все еще переминалась с ноги на ногу, когда подруга откинула черную косу за спину, нетерпеливо притопнула каблучком и открыла было рот, чтобы поторопить меня. Мои пальцы непослушно сжались на вороте шубки – не такой вычурной, как у Марьяны, но добротной и теплой, а главное – купленной на мои собственные серебрушки. Подол платья каким-то чудом умудрился не притянуть ни пятнышка и теперь взблескивал белой шелковой вышивкой, как будто искры по снегу пробегали. Мне надо было раздеться – жара в натопленной комнате позволяла щеголять парням в рубахах, а девушкам в тонких платьях, без душегреек и кожухов. Но страх внезапно оказался сильнее меня. Откуда-то из угла зазвучали первые робкие звуки дудочки, будто музыкант знакомился с инструментом, и я сжалась еще сильнее, если только это было возможно. Марьяна, видя, что я сама не своя, положила руки на мои судорожно стиснутые пальцы и мягко улыбнулась:

– Все будет хорошо. Ты под защитой моей семьи. Тебя все знают и уважают – а это очень много, разве не так?

Я заставила себя кивнуть. Марьяна махнула рукой кому-то знакомому в комнате, и тут же улыбчивый рыжий паренек, чем-то напомнивший Совия, возник возле нас с двумя кружками, пахнущими травами и ягодами.

– Привет, Марьяшка! Заждались тебя, никак пляски не начнем – куда ж без нашей лебедушки?..

Парень подмигнул Марьяне. Судя по всему, его ничуть не смущало положение ее отца, и этим он расположил меня к себе достаточно, чтобы принять протянутую кружку и пригубить терпкий напиток.

– Хотел было спросить имя твоей подруги-русалки, да вспомнил, что все они на зиму спать улеглись. А значит, ты привела нашу зеленоглазую знахарку – чем не повод отметить? – парень подмигнул и мне, стукнул глиняной кружкой о мою и исчез в толпе.

Оттуда тут же раздался его звонкий голос, призывающий всех наконец перестать лениться и вспомнить, что собравшиеся еще не настолько мудры, чтобы по лавкам восседать. А вот для хороших плясок – в самый раз! Музыканты словно только этого и ждали – грянула плясовая да мигом смела с лавок хихикающих девок и отчаянных парней. Закружила, расцветила середину комнаты сполохами ярких тканей, тряхнула стены дробным рокотом подкованных каблучков. Кровь побежала по жилам резвее, отзываясь на быструю, словно сердцебиение, ритмику танца, и я все же уговорила свои пальцы разжаться. Стянула шубку и осторожно положила на самый край лавки.