Рагана

Выйдя за порог, я осмотрелась. Глаз наткнулся на подтверждение моим тревогам, и пальцы невольно сжались на воротнике шубы, как будто я пыталась прикрыть горло от невидимого хищника. О том, что зверь хоть и не показывается, но существует, нахально заявляли следы крупных, больше моей ладони, лап, замыкающие дом в кольцо.

Эти следы стали появляться с той ночи, когда я в первый и последний раз попыталась вести жизнь обычной девушки. Как будто что-то выбралось из моего сна в Явь, да только уйти далеко не смогло. Вот и бродит теперь вокруг избушки, вытаптывая цепочку, которую я чувствую так же, как если бы мне на руки навесили кандалы.

О ногу потерлось что-то теплое и мохнатое, и я испуганно вздрогнула. Одуванчик удивленно воззрился на меня круглыми зелеными глазами, не понимая, почему это хозяйка так шумит и ругается. А хозяйка, продолжая ворчать, крепко вцепилась в ручку корзины и, размахивая ею, будто дубиной, отправилась со двора прочь.

Я долго набиралась духу, не решаясь рассказать Совию о следах, – боялась, что охотник не упустит случая позубоскалить над моими страхами. Но, вопреки ожиданиям, Лис отнесся к ним серьезно и несколько ночей подряд караулил неведомую нечисть в моем дворе. Вот только та и носу не казала, будто чуяла его и знала наперед все охотничьи повадки. Следов наутро, конечно, тоже не было. Скрепя сердце Лис прекратил ночевать в снегу, но взял с меня обещание, что, если тварь как-то проявит себя, я обязательно ему расскажу.

Кроме отпечатков лап, неведомый зверь больше ничем не давал о себе знать. Не выл и не рычал, не скребся в дверь… Лишь одна вещь поменялась, и я была в растерянности, не понимая, радоваться этому или огорчаться, ведь только начала нащупывать новую, нехоженую тропинку.

Когда появился неведомый зверь, мои сны пропали. Он будто украл их, или, быть может, они выбрались в Явь, натянув его шкуру.

Те самые мучившие меня с детства кошмары о тумане вдруг исчезли, словно их и не было вовсе. И это тогда, когда я наконец набралась храбрости заглянуть в них, а не убегать прочь, истошно вопя. Наверно, мне следовало бы радоваться. Но я злилась.

Эти сны были со мной, сколько я себя помнила. Когда я была совсем маленькой, они не внушали мне страха. Я забывала их, едва открывала глаза. Туманные видения были привычны, словно дыхание. Лишь однажды я спросила у мамы, что за тетя меня все время куда-то зовет.

Тогда мама впервые в жизни причинила мне боль. Она сжала мою руку так сильно, что потом на ней остались синяки. Притянула меня к себе и прошептала на ухо едва слышно – может, я и вовсе сама додумала ее слова, – чтобы я никогда и никому не рассказывала о том, что вижу по ночам. Даже ей.

– Но, мама, она же просит помочь, – растерянно возразила я. – Ей больно! А еще я слышала, как она кричала…

Мама на мгновение закрыла глаза, добела сжав губы. Потом положила руки мне на плечи и встряхнула:

– Когда это было? Когда тетя кричала?

Стало очень страшно. Я никогда не видела маму такой. Я устала, хотела спать, рука в месте, где ее стиснули мамины пальцы, неприятно ныла. Но я честно постаралась вспомнить.

– Кажется, это было в день Летеня…[14]

– Вот как.

Мама наконец отпустила меня и выпрямилась. Ее взгляд обратился внутрь нее, и мне показалось, будто ее душа исчезла, оставив только облик – прекрасный, но пустой. Я потянула маму за край платья. Мои глаза наполнились слезами. Но, прежде чем я разрыдалась, мама снова стала собой. Она больше не трясла меня и не ругала. Присев на корточки, она знакомым и таким родным жестом стала перебирать мои волосы. Мама пыталась улыбнуться, но я видела, что ее глаза так же полнятся слезами, как и мои.

– Мамочка, я больше никому не скажу об этой тете. Честное слово, мамочка. Обещаю!

– Я верю тебе, маленькая. Просто знай: так будет лучше для всех. Той тете… уже не помочь. Я не хочу потерять тебя. Ты – мое сердце.

Она обняла меня, и я все-таки расплакалась.

* * *

Снег хрустел под ногами, но, вопреки ожиданиям, я почти в него не проваливалась. Я легко шла через молчаливый заснеженный лес, почти не ощущая холода. Чем больше выпадало снега, тем спокойней и теплей мне становилось, а в этом году зима выдалась дивно снежная. Порадовавшись удачно намороженному насту, я забрела вглубь леса и принялась откапывать травы. Маленькие листочки надежно укрылись толстым белым одеялом, и я удивилась его рыхлости. Казалось, в такую кашу уж давно должна была провалиться, ан нет – крепко держала. Пожав плечами, я решила на всякий случай вернуться с угощением для здешнего лешего. Не знаю, почему он не спит зимой, да еще и помочь надумал, но ответить на добро добром для меня было так же привычно, как дышать.