Рай где-то рядом

– Закат вчера был чудный, Мэкки, – восхищалась Элнер. – А день-то как прибавился! Скоро можно будет сидеть на улице до половины восьмого вечера. Я и вчера только в восьмом часу ушла.

– Да, лето уже близко. – Мэкки перевел взгляд на Элнер: – Тетя Элнер, вы знаете, что у вас в бельевой корзине нашли пистолет?

– Правда? – переспросила Элнер невинным голоском.

– Вам ли не знать, верно?

Элнер провожала взглядом кравшегося по двору кота.

– Наш старичок Сонни совсем жиром заплыл, да? – попыталась она увильнуть от опасной темы. – Глянь-ка, и ходит вперевалочку, и…

– Тетя Элнер! – перебил ее Мэкки. – Вы попались, так что выкладывайте, откуда взяли. Лютер клянется, оружие не его. Чье же тогда? Дяди Уилла?

Элнер, помолчав, ответила:

– Много будешь знать, Мэкки, – скоро состаришься.

– Тетя Элнер, это не шутки. Я наврал Норме, что пистолет не настоящий, – вас покрывал.

– Спасибо, дружок.

– Всегда рад помочь. Но мне нужно знать правду. Так откуда?

– Не от Уилла, вот и все, что я могу сказать. – Элнер уставилась в потолок. – Надо бы пройтись метелкой по углам – ты только полюбуйся на эту паутину!

– То есть не скажете, откуда пистолет?

– Сказала бы, дружок, если б могла.

– Хм. Тогда вот что. Вы ничего не натворили? Никого не застрелили?

Элнер засмеялась:

– Спросил тоже! Господь с тобой!

– Ну, откуда бы он ни был, теперь ищи-свищи – я утопил чертову железку в реке. Тетя Элнер, я с вами никогда не ругался, во всем поддерживал. Но именно потому, что я очень вас люблю, мне и не хотелось бы, чтоб вы покалечились или кто-то его нашел и застрелил вас.

Тетя Элнер страдальчески сморщилась:

– Где утопил?

– Неважно. Обещайте с сегодняшнего дня не брать в руки оружия.

– Так и быть… Обещаю.

Мэкки, устыдившись своей суровости, чмокнул тетю Элнер.

– Забыли. Идет?

– Ладно, дружок…

– Мне пора. Я вас люблю.

– И я тебя, – сказала Элнер.

В этот день она получила урок, который мало кому дано испытать на себе: после твоей смерти все твои вещи перероют, так что если тебе есть что скрывать – избавляйся, пока жив!

Элнер жалела, что нельзя рассказать Мэкки правду. Никого она, понятно, не грабила и не убивала – всего лишь скрыла улику от полиции. Некоторых мерзавцев, между прочим, прямо-таки руки чешутся пристрелить – как ту бешеную лису, на которую ее муж Уилл вышел с ружьем. Лишать жизни – дело скверное, но цыплят спасать надо, ничего не попишешь. Элнер спрашивала себя: поступила бы она так же еще раз, если пришлось бы? И всякий раз отвечала: да, несомненно. Значит, совесть ее чиста. И Реймонд ни словом об этом не обмолвился, – видно, греха на ней нет.

Салон красоты

08:45

Страсти поулеглись, Норма слегка пришла в себя и в среду утром уже сидела в салоне красоты в бигуди, слушая жалобы Тотт, все те же, что и двадцать лет назад.

– Ты не представляешь, Норма, до чего мне осточертели нытики, которые жалуются, что преступниками их сделало общество. Черта с два! Бедность – не оправдание воровству. Да я сама из нищеты выбилась – ты-то мою семью знаешь, Норма, – но ведь не выходила на улицу грабить!.. Нынче люди вовсе стыд потеряли. Хвастают направо и налево, как увиливают от налогов! А бандиты, которых ловят с поличным и показывают по телевизору, только знай себе улыбаются и машут в камеру! Они нас грабят, а их бесплатные адвокаты в обиду не дают, и соцработники сюсюкают: вы, мол, жертвы общества, за свои поступки не отвечаете. Только не говори, что эти бедняжки работу найти не могут. Работа каждому найдется – было бы желание. Дуэйн-младший возомнил, что руки пачкать – ниже его достоинства. Просиживает штаны на пособии, а мы с его сестрой вкалываем до седьмого пота. Даже папашка его, уж на что был никудышный, и тот работал. Конечно, только между запоями, зато хотя бы старался. – Тотт затянулась сигаретой без фильтра. – Бедняга Джеймс, хоть и хлебнула я с ним горя, а жаль мне, что он так кончил. В последний раз до нас с Дарлин дошли о нем вести, когда он жил в какой-то занюханной гостинице. А через пару месяцев отдал богу душу в вестибюле, перед телевизором. Вообрази: смотрел повтор викторины «Угадай цену» – и упал замертво. Жил грешно и помер смешно. Не принц Чарльз, конечно, был… но все-таки человек. И уж само собой, не слюнтяй. Сил моих больше нет слушать нытье и жалобы на горькую судьбу! А коль тебе повезло родиться белым, то не смей и вякнуть – за горло возьмут и обзовут расистом. Все вдруг сделались такими обидчивыми, перед каждым изволь расшаркиваться! Всюду борцы за эту… как ее там… политкорректность! Только и ищут повода придраться… Эдак нас скоро заставят требовать: «Даешь цветное Рождество!» Я уже боюсь рот раскрыть.

«Неужели?» – про себя ухмыльнулась Норма.