Рай и ад. Книга четвертая. Рассказы перенесших клиническую смерть

И поэтому, естественно, у меня появилось желание изучить религии мира. Начиная от шаманства и кончая язычеством. И христианство, и индуизм, и буддизм, и так далее. Я пришел к выводу, что наиболее философски обоснованной является наша, христианская, религия, прежде всего православная.

И поэтому, в 1984 году я впервые решил креститься. И крестился во Всесвятской кладбищенской церкви у отца Павла, который тогда там служил. Крестились мы одновременно: я, дочка и внучка. Внучке было четыре месяца в то время.

Мы с женой начали посещать именно эту церковь. Кстати, и она после этого методично так пошла к Богу, как я раньше. Я знал, что она верующая, но так, чтобы она была привержена к храму, к службе, я в ней это открыл заново.

Его опыт реанимации других людей. Первая реанимация была еще в 1957 году, когда я работал в участковой больнице. Ко мне попал шестнадцатилетний юноша, который по ночам на колхозном огороде качал воду со скважины для полива своего огорода.

С ним произошло несчастье. Ему ассистировали еще человек пять малышей, младше его, и он доверил одному из мальчишек завести мотор. Он был очень громоздким, бельгийской фирмы, изготовленный еще до революции. Там надо было паяльной лампой греть головку мотора, прежде чем его заводить.

Ну, и когда началось свечение в будке (а все находились снаружи) огня, этот юноша побежал, чтобы предупредить, что изнутри у дверей стоит ведро с соляркой. Чтобы никто не бросил в солярку спичку. И как раз в тот момент, когда он подбегал к двери, она от удара ноги распахнулась, и ведро, с горящей соляркой вылилось на него.

У него было более пятидесяти процентов ожогов тела, и, конечно, состояние у него было тяжелейшим. Пока его привезли в больницу, потом в больнице его пришлось около суток выводить из шока. В то время опыта лечения таких массивных ожогов не имелось. И в мировой медицинской литературе это встречалось редко.

Везти его в районную больницу я возможности не имел, не было транспорта. И я его лечил так: накладывал повязки с марганцовкой, получались «марганцевые корки» на теле, и под марганцем началось заживление. Но одновременно началось и нагноение.

Так как эту «корку» снять невозможно, то каждый день, изо дня в день, мы его вытаскивали из палаты, опускали в ванну с марганцовкой, отмачивали, и аккуратно ножницами срезали. Это была пытка неописуемая. Он извивался, орал, но ежедневно наркоз не сделаешь. И так продолжалось несколько месяцев.

В один из таких сеансов, когда «корки» были почти все срезаны и убраны, у него остановилось сердце. Я реанимировал его прямо в ванной. Чтобы не терять времени. И мне это удалось. В конце концов, мы перевели его в палату. И я за лечебной суетой забыл об этом случае.

В один из сеансов, когда он особенно плакал, что: «бедные мои ноженьки, никогда не разогнутся», я в сердцах ему сказал: «ну смотри, Вовка, если ты будешь ходить и не научишь меня танцевать, я с тобой здороваться не буду!»

Через полгода я уже об этом забыл, а он выписался и стал ездить на велосипеде на танцы, чтобы учить меня танцевать. В том клубе я и познакомился со своей будущей женой.

Так вот, через год после этого мы взялись ремонтировать больницу и делать к ней пристройку для расширения родильного отделения. Тогда это было модно — «Горьковским методом». То есть, силами санитаров, фельдшеров. Копать фундамент, закладывать камни, делать раствор и все остальное.

И когда мы копали фундамент, возле ступенек, там, где должна была стыковаться стена, лопатой наткнулись на что-то металлическое. Сестра, которая копала в этом месте, говорит:

— Тут какое-то железо, я лопатой не пробью.

И вот в этом месте оказалась мина времен войны. Значит, две противотанковые мины и два артиллерийских снаряда, скрученные колючей проволокой. Саперам мину удалось извлечь, я позвонил в военкомат. Больных вывели из палаты на случай взрыва на улицу. Все обошлось хорошо.

И вечером, когда мы сидели, дежурная сестра говорит:

— А помните, Николай Петрович, как вы оживили этого Вовку?

— Ну помню, а что?

— А я ему в тот вечер хотела рассказать, что его оживил доктор, а то бы ты умер, у тебя остановилось сердце. А он говорит: «а я знаю. Я в это время стоял на окне и смотрел, как вы возитесь с моим телом. А потом услышал голос отца: «ты должен вернуться! Слева от ступенек мина!».

Так вот, что интересно. Что его отец перед войной, в 1940 году, приехал в десятидневный отпуск, как отличник боевой подготовки, женился и уехал. А потом началась война. Он отступал до Сталинграда, через Керченский пролив освобождал Крым и разминировал эту участковую больницу, в которой я работал.

Это была единственная мина, которую он не смог обезвредить. Он пошел воевать дальше. Повидаться с семьей, которая была в восьми километрах, ему не разрешили. И погиб он под Берлином. То есть, отец ни разу в жизни ребенка не видел. Ребенок отца тоже не видел. Поэтому, как он с твердым убеждением сказал то, что слева от ступенек мина, никто не знает.