Рай и ад. Книга четвертая. Рассказы перенесших клиническую смерть

Но после этого появился профузный пот, я уже не мог шевельнуть даже пальцем. Мне казалось, что я кричу, но никакого звука голоса не было. И это неопределенное такое состояние через несколько секунд перешло в совсем новое для меня состояние.

После резкой слабости я почувствовал, что я куда-то падаю. Это падение все время ускорялось. Я полетел в какую-то черную трубу. Это даже не просто полет в трубу, я бы сказал, его возраставшая скорость была сравнима с прохождением ствола артиллерийским снарядом. Я летел в пустоту без всякого ощущения ветра, и в то же время я понимал, что нахожусь в каком-то прямом тоннеле или в трубе и боялся зацепиться плечами и ногами за стены этой трубы.

В конце концов, вдали я увидел свет, выход из этого тоннеля. Свет этот очень быстро нарастал и стал намного сильнее, чем свет Солнца. Этим светом я был просто ослеплен, потому что мои глаза были неспособны для восприятия этого света.

Видел я все совершенно по-новому, не так, как обычным земным зрением. Во-первых, я не увидел своего тела. Ощущение тела оставалось, чувство ног, рук было. То, что я ими могу владеть и передвигать — это тоже было. Но я не могу сказать, что видел свое тело. Потому что, то мое зрение, которое у меня появилось, было сферично.

Дело в том, что мы видим под определенным углом зрения: влево, вправо; вверх, вниз. Здесь этого угла зрения не было. Я одновременно хорошо видел и сзади, и спереди, с боков, сверху, снизу. Причем это зрение имело целый ряд особых новых свойств. Я мог видеть сквозь непрозрачные предметы.

Если здесь, при земном зрении, я вижу, скажем, стену, могу определить расстояние до этой стены, но что творится за ней, я не вижу, то зрение мне позволяло видеть и то, что перед стеной, и внутри стены, и за стеной. И даже далеко за множеством стен.

Так, например, я увидел себя под потолком палаты, обстановку палаты, свое собственное тело, лежащее на кровати и накрытое простыней, увидел врача, который читал журнал «Огонек». И что особенно интересно, в этом, я бы сказал, духовном зрении, необычном для Земли, это не то, что краски цветные (причем цвета, светящиеся определенным цветом: голубым, розовым, красным, желтым, особо яркие цвета), не в этом главное.

А главное в том, что я (это, может быть, непривычно звучит), но я видел, о чем человек думает. Я не могу сказать, чтение ли это мыслей или что-то другое, но я, глянув на дежурного врача, увидел, что он читает интересную статью в «Огоньке» о любви молодого человека и девушки. Сам он молодой человек, конечно же, ему вдвойне интересна была эта статья.

И я ему хотел сказать, что глянь-ка на аппарат, на экран эпидиаскопа. Сам я занимался реанимацией много раз на скорой помощи. Как это выглядит на судьбах других людей я прекрасно знал. Я знал, что на экране эпидиаскопа сейчас идет прямая линия, без всяких зигзагов моего сердцебиения.

Трудно сказать: то ли мое обращение к нему он воспринял, то ли просто сам глянул на экран. Он в ужасе вскочил, рот у него открылся, он что-то закричал, но звуков в этом состоянии, в котором я оказался, уже не было. Кроме зрения не осталось никаких других органов чувств. Ни осязания, ни слуха, ни обоняния. В общем, ничего, кроме зрения.

Но зато это зрение приобрело целый ряд новых свойств. Во-первых, чтение мыслей людей. Во-вторых, оказалось, что человек мыслит понятиями. А на разных языках каждое понятие разными словами обозначается. И поэтому, лежавшие в палате люди разных национальностей… Я знал, что лежавший рядом со мной татарин, который думал на татарском языке. Он думал, что к нему должен прийти брат и принести какие-то документы. Я, взглянув на него, прекрасно понял, о чем он думает.

Другой, еврей по национальности, старик, тоже думал на своем, еврейском языке. И я тоже понимал, что ему надо. Естественно, что и врача я понял. Губы у него шевелились, произносит-то он вслух, звуков я не слышал, но понял, что он «в несколько этажей» выругался. Потому что ему на пересменке, а это было как раз в начале седьмого утра, не хватало еще реанимации.

Он бросился к моему телу, начал массаж сердца, дыхание рот в рот, потом еще позвал людей. Сквозь стены я видел, что по коридору бежит дежурная медсестра, бежит санитарка, и начинается весь ход реанимации. Но следить за этим мне стало попросту скучно в новом состоянии.

Я подумал: «а что интересно у меня сейчас творится дома?» Я оказался там и прежде всего обратился к жене, которая полусонная, поднявшись с постели, ходила по комнате. Я сказал ей, что сейчас нахожусь в реанимации и, скорее всего, умер, удастся ли меня оживить, не знаю. Но она прошла сквозь меня, я это четко осознал. И так же мои руки, которые хотели ее остановить, тоже прошли сквозь нее.

Она не ощутила ничего: ни моих слов, ничего. То есть, связь потустороннего мира с нашим миром абсолютно отсутствует. И я решил снова вернуться в реанимационное отделение, поняв бесплодность своих попыток связаться с семьей.