И вот именно в этой день, когда я думал об этом, как раз бабушка попросила меня отнести записки. Подать сорокоуст за здравие. Тогда я не понимал, что такое сорокоуст, просто прочитал, что было написано. Но я поленился идти в «Державный» храм, пошел в храм в Зюзино, святителя Луки Крымского, врача. Маленький деревянный храм. Я зашел. Я весь был в пирсинге. Пирсинг — это железо, которое было на моем лице. До сих пор шрамы остались. Я вот с этим пирсингом, с «туннелями» в ушах, захожу в этот храм. Креститься-то я, в принципе, знал как. Все остальное-то я, в принципе-то, и не знал. Хотя, когда был маленьким, бабушка меня приводила в храм. Но это ж не помню ничего практически.
И я подхожу к женщине, которая была в этой иконной лавке, продавала. Я говорю:
— Знаете, вот так и так — бабушка попросила поставить свечи. Попросила прийти в другой храм, но мне туда лень идти, я вот решил здесь поставить. Разница, — говорю, — есть в этом какая-нибудь. Она говорит:
— Нету.
— Как что поставить?
Она мне все объяснила, показала, улыбнулась. Говорит:
— Что это у тебя такое на лице-то? Такая молодежь нынешняя. — Я такой:
— Ну да, такая молодежь.
А я с другом пришел, с Максимом. Он тоже весь в железках был. Но он в храм не стал заходить. Он был возле храма. Она говорит:
— Ну, пригласи друга своего. — Я такой:
— Да не, он, вообще, не хочет там в храм заходить.
И вот мы с ней разговорились, и я удивился, что она меня не осудила. О том, как я выглядел. Просто не осудила и ничего мне не сказала. Почему я в железках, пошел вон отсюда… Потому что предыдущие храмы… вот, когда первая попытка суицида была, я, нет-нет, заходил. Думал: «ну, может, есть Бог? Почему так в жизни?» И меня в храме то одна начинала оскорблять: «почему ты так выглядишь?» Другая говорит: «тебе вообще в храм нельзя заходить! Иди отсюда! Приведи себя в порядок!» Третья говорит: «ты не так крестишься!» Четвертая: «ты не туда встал!» и так далее. И, в итоге, я выходил, плакал, потому что я думал: «вот, ничего себе, вот это церковь». Естественно, я отдалялся.
Но вот этот день, когда я пришел в церковь, меня не осудила эта женщина. И я все: написал записки… хотя, вначале думал, ну, не пойду в храм, сейчас деньги потрачу на свое усмотрение… Вот такие были мысли… с другом. Еще Максим говорит: «О, Санек, Санчос, давай пойдем, что-нибудь купим, там, мороженое, «сиги», — говорит, — купим» («сиги» — сигареты). «Пойдем, погуляем! Там все равно сейчас тусовка будет».
А я уже в храм вошел, и уже не смог выйти оттуда. Вот, как будто, меня внутри что-то задело, когда она меня не осудила. И она говорит:
— Ты приходи, приходи к нам в храм. Мы тебе всегда будем рады! И друга своего бери с собой. Может, у тебя еще есть друзья? Какие-нибудь такие «эмо» всякие. Неформального движения, суицидального, и так далее. — Я говорю:
— Нет, друзья навряд ли придут. А я не знаю: приду — не приду.
И вот мы с ней долго разговаривали. Наверное, минут сорок, а то, может, и больше даже. Она мне подарила книгу: «Я полюбил страдание». Просто подарила книгу и говорит:
— Просто почитай. Не надо ничего. Потому что к Богу насильно не приведешь человека.
Я пришел домой. А я сам по себе люблю почитать что-нибудь интересное. Думаю «дай, почитаю», а сам смеюсь, сижу, над этим. И начал читать. Долго, конечно, сейчас рассказывать о том, что там было написано, и так далее, но там было описано о том, как жил он, святитель Лука Крымский, и так далее, через что ему пришлось пройти. Я прочитал и мне так даже жалко стало. Ну и я что-то задумался, вообще, о жизни. И на следующий день после школы я решил прийти еще раз в этот храм. Вот просто захотелось прийти.
Я подумал: «ничего себе, вот сколько я там ходил в храм, вот даже мимо проходили с друзьями, нас сатанистами называли, когда просто мимо храма проходили, а тут меня даже зовут в храм»
И вот прошло три месяца, я решил полностью исповедаться. Я исповедовался. Полностью Всю свою жизнь, наверное, исповедал. Меня батюшка исповедовал отдельно, после Всенощной. Я пришел на Всенощную, отстоял ее всю. Тогда еще не знал, что такое Всенощная, только прочитал, а что она из себя представляет, толком не знал. Подготовился, думаю: «ну, надо потратить все это время на службу». Вот. Отстоял всю службу. Тяжело было, честно говорю, всю ее отстоять. «Ну, — думаю, все стоят, и я буду стоять, — думаю, — сейчас сяду — будет некрасиво. Тем более я мальчишка молодой, все взрослые, — думаю, — некрасиво будет».