Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Суббота. Строительство навеса для лесопильни на берегу реки завершено, так что древесину можно будет отправлять почтовыми пароходами, когда их движение возобновится. Я с некоторой гордостью наблюдала за тем, как два наших мула тащили первое кипарисовое бревно к месту распила. Линкольн стоял наверху, а Фред ниже, в яме, и они пилили бревно длинной двуручной пилой. Способ, конечно, доисторический, и труд каторжный, но пока у нас нет паровой машины, по-другому не получится. Это лишь начало.

Пруденс хочет завтра пойти в церковь. Возьму ее с собой…

В церковь Святого Иосифа Аримафейского. Лучше бы мы туда не ходили…

Остановив фургон и привязав лошадь, Мадлен увидела, как двое мужчин из их прихода отшвырнули свои сигары и быстро зашли в старую, построенную из глины и ракушечника церковь, где молились уже многие поколения приверженцев англиканской веры.

Мадлен и Пруденс были в своих лучших шляпках. Когда они подошли к дверям здания, крошечный орган внутри вдруг умолк, а на пороге появился добродушный пастор, отец Лавуэлл. За его спиной члены общины, сидевшие на освещенных солнцем скамьях, обернулись и посмотрели на женщин. Мадлен увидела многих знакомых. Вид у них был недружелюбный.

– Миссис Мэйн… – Розовые щеки священника блестели от пота, очки запотели. – Мне очень прискорбно говорить это… – он понизил голос, – но меня просили напомнить вам, что… э-э… цветным не разрешено здесь молиться.

– Цветным? – повторила Мадлен, задохнувшись, как будто он ее ударил.

– Да, верно. В нашей церкви нет хоров, где вы могли бы стоять, а занимать семейную скамью я больше не могу вам позволить.

Мадлен посмотрела за его спину – вторая в левом ряду скамья была пуста.

– Вы это серьезно, отец? – спросила она, едва сдерживая гнев.

– Да, вполне… Мне хотелось бы, чтобы все было иначе, но…

– Тогда вы просто злой и жестокий человек и у вас нет права называть себя христианином!

Он придвинулся ближе к ней и, тяжело дыша, произнес:

– У меня есть христианское сострадание к людям моей расы. А к полукровкам, которые сеют волнения, замышляют поджоги, проповедуют ненависть и молятся дьявольским доктринам черных республиканцев, у меня ее нет и быть не может!

Пруденс казалась ошеломленной и рассерженной. Мадлен все же сумела справиться с собой и ослепительно улыбнулась пастору:

– Да поразит вас Господь на этом самом месте, отец! Прежде чем я уйду отсюда, чтобы спрятаться, точно какая-нибудь прокаженная, я скажу вот что: гореть вам в аду!

– В аду? – Он отшатнулся от нее, мягкая белая рука схватилась за ручку двери. – Сомневаюсь.

– Будьте уверены! Вы только что приберегли там местечко для себя.

Из церкви донесся сердитый ропот прихожан. Дверь захлопнулась.

– Идемте! – коротко бросила Мадлен, резко развернулась и пошла обратно к фургону.

Растерянная Пруденс поспешила за ней:

– Что все это значит? Почему он назвал вас цветной?

– Нужно было сразу вам рассказать, как только вы приехали, – вздохнула Мадлен. – Ладно, все узнаете по дороге домой. Если захотите, можете уехать. А насчет всего остального, о чем говорил отец Лавуэлл, боюсь, это означает объявление войны. Плантации, школе и лично мне.

…Пруденс обо всем узнала. И остается. Я молю Бога, чтобы она не пожалела об этом или чтобы из-за меня ей не причинили вреда.

Глава 8

Чарльз открыл глаза и, опершись на руки, попробовал приподняться, но в ту же секунду ему в лоб словно ударила невидимая дубина, и он снова упал.

– Черт побери…

Он повторил попытку, и на этот раз, несмотря на сильную боль в голове, все-таки смог сесть.

В неглубокой яме, вырытой в земле, горел огонь. По другую сторону костра сидел бородатый мужчина, загоревший почти до черноты, и крутил в руках гибкую палку, пытаясь ее сломать. Густо украшенная бисером куртка делала его похожим на странствующего лекаря, которые ездили по стране и продавали всевозможные якобы целебные снадобья. У ног мужчины лежала пегая собака и грызла кость. Тут же неподалеку, скрестив ноги, сидел мальчик с косящими глазами и уродливой головой.

Чарльз почувствовал какой-то мерзкий запах:

– Чем это так воняет?

– Разные травы, растертые с бизоньими мозгами, – ответил бородач. – Я смазал те места, которым больше всего досталось.