Илейн узнала, что второй паб, имевшийся в городе, в качестве развлечения предлагал горнякам делать ставки на собачьих боях. Каждые выходные во дворе паба организовывались собачьи и петушиные бои, при одной мысли о которых у Илейн подступила к горлу тошнота. Хоть у мадам Кларисс тоже ошивались несколько букмекеров, здесь ставили скорее на лошадиные скачки и собачьи бега в далеком Данидине, Веллингтоне или даже в Англии.
По субботам мужчины пили, пели и плясали до закрытия, если не валились под стол раньше. Теперь к Илейн подходили с недвусмысленными предложениями гораздо чаще, но она энергично отказывалась, и мужчины принимали ее отказ без дальнейших разговоров. Чему девушка была обязана этим – то ли строгому взгляду мадам Кларисс, то ли собственному выражению лица, колеблющемуся между паникой и убийственной яростью, – она не знала.
Зато пирующие вскоре начали относиться к девушке за пианино почти так же, как если бы она была исповедником. Всякий раз, когда Илейн делала перерыв, рядом с ней оказывался молодой человек, которому непременно хотелось поведать ей трагическую историю своей жизни. Чем дольше длилось гуляние, тем откровеннее становились признания, и Илейн разрывалась между презрением и сочувствием, когда тщедушный Чарли из Блэкпула, всхлипывая, рассказывал ей о том, что он не хочет бить свою жену, что это происходит само, а Джимми из Уэльса, огромный, как медведь, запинаясь, признавался, что на самом деле он боится темноты и каждый день умирает в шахте тысячу раз.
– А этот шум, мисс Лейни, этот шум… видите ли, шахты отражают звук… Каждый удар кирки слышится дюжину раз. Иногда мне кажется, что у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Сыграйте еще раз «Sally Gardens», мисс Лейни, я хочу запомнить ее как следует, может быть, услышу ее, когда буду внизу.
К концу вечера у Илейн тоже раскалывалась голова, и, когда все мужчины наконец ушли, она вместе с мадам Кларисс и остальными девушками выпила настоящего виски.
– Но только по одной, девочки, я не хочу, чтобы завтра в церкви от вас несло водкой!
Илейн едва не расхохоталась, но мадам Кларисс действительно водила своих овечек к воскресной мессе. Шлюхи топали за ней, повесив головы, как цыплята за наседкой. Преподобному отцу, священнику методистской церкви, похоже, это не совсем нравилось, но он не мог отказать в посещении церкви кающимся грешницам. Зато Илейн была очень рада тому, что может надеть свое закрытое платье для верховой езды, – и в нем даже осмелилась посмотреть в глаза миссис Тэннер.
В течение последующих недель она успокоилась, привыкнув к своему положению, и вынуждена была признать правоту Шарлен: здесь не самая плохая жизнь, а Греймут – не самый плохой город. Поскольку Илейн работала только по вечерам, а в маленькой комнате не было места для какой-либо домашней работы, днем у нее высвобождалось время для того, чтобы оседлать Баньши и осмотреть окрестности.
Она скакала по горам и папоротниковым лесам, любовалась разрастающейся от каждодневных ливней пышной зеленью вдоль Грей-ривер и пейзажами, похожими на тропические. Море восхищало ее, а когда однажды во время прогулки Илейн увидела колонию тюленей, то пришла в неописуемый восторг. Даже подумать страшно о том, что жители прибрежных поселений всего несколько десятилетий тому назад безжалостно уничтожали этих животных и продавали их шкуры! Теперь в окрестностях Уэстпорта и Греймута больше сосредоточились на промышленности и добыче угля; здесь уже даже была железная дорога, за которой с тоской наблюдала Илейн. Центральная линия соединяла Западное побережье с Крайстчерчем. Всего несколько часов – и она оказалась бы рядом с бабушкой Гвин.
Но Илейн редко позволяла себе размышлять о подобном. Было больно думать о том, как относятся теперь к Илейн ее родственники. У нее ведь не было даже возможности рассказать о своей жизни с Томасом, который постоянно мучил ее; наверняка никто не поймет ее поступка.
Однако, думая о том, что она совершила, Илейн не раскаивалась. В принципе, она вообще никаких чувств по поводу происшествия в конюшне не испытывала и, казалось, смотрела на случившееся с какого-то странного расстояния, почти как на сцену в театре. И с такой же четкостью, как в пьесе, распределились роли и здесь: было только добро и зло. Если бы Илейн не убила Томаса, он рано или поздно прикончил бы ее. Поэтому Илейн относилась к своему поступку как к необходимой самообороне. Она поступила бы так снова.