Рай на краю океана

– Она ужасна, – бормотал Калев и буквально содрогался при мысли о девушке. – Она полностью погребет меня под собой…

– Вполне вероятно, – сухо заметила Кура, думая при этом о явно предсказуемой полноте Флёренс. – Но ты не обязан на ней жениться. Никто не может тебя заставить. Слушай, Калев, я кое-что придумала.

Это было действительно так: Кура впервые в жизни занялась проблемами других людей! Девушка сама себе удивлялась; с другой стороны, результат ее усилий был на пользу и ей самой. И вот, налив Калеву полный бокал виски, она предложила ему свою идею.

– Здесь, в Греймуте, ты никогда не сможешь жить с мужчиной, – заявила она. – О тебе будут говорить люди, а твои родители начнут таскать в дом одну Флёренс Уэбер за другой. Когда-нибудь ты устанешь от этого, Калев. Так не пойдет. Так что тебе остается лишь жизнь холостяка. Но ты музыкант. Очень хорошо играешь на пианино, пишешь музыку, умеешь делать аранжировку. И нет никаких причин для того, чтобы ты делился своим даром с общественностью только после того, как напьешься в пабе.

– Я тебя умоляю, Кура! Ты хоть раз видела меня пьяным? – Калев озадаченно смотрел на нее, наливая себе третий бокал виски.

– Ну, не совсем пьяным, но на подпитии – да, – ответила Кура. – Только музыканту необходимо мужество, чтобы садиться за пианино совсем без виски. Я к чему веду… Мы могли бы устраивать совместные концерты, Калев. Ты сделаешь аранжировку для парочки хака и песен, которые мы собрали, для фортепьяно и голоса. Или для двух фортепьяно с голосовым сопровождением, или для игры в четыре руки. Чем больше голосов, тем лучше будет. Мы опробуем программу здесь и в Уэстпорте, а потом отправимся в турне. Сначала по Южному острову, потом по Северному. Потом в Австралию, потом в Англию…

– Англию? – Калев с надеждой посмотрел на нее. Судя по всему, он все еще мечтал о своих интернатских друзьях. – Думаешь, мы могли бы иметь такой успех?

– А почему нет? – вопросом на вопрос самоуверенно ответила Кура. – Мне нравятся твои аранжировки, кроме того, говорят, что лондонцы любят экзотику. В любом случае попытаться стоит. Нужно только решиться, Калев. Твой отец…

Калев закусил нижнюю губу.

– Мой отец будет не в восторге. Но ведь для начала мы могли бы выступить в рамках благотворительности. Моя мать занимается этим… И миссис Уэбер…

Кура сардонически расхохоталась.

– А больше всех обрадуется мисс Уэбер. Ну что, согласен? Если хочешь, можем репетировать каждый вечер. После того, как закроется рудник, и до того, как откроется паб.

Как и ожидалось, Флёренс Уэбер сделала хорошую мину при плохой игре и стала делать вид, будто пребывает в совершеннейшем восторге от музыки маори. Тем временем семейство Уэбер, к счастью, сняло себе дом в Греймуте и Флёренс вместе с матерью тратили почти все время на обстановку дома. Миссис Биллер каждый день рассыпалась перед Калевом в восхвалениях вкуса и ловкости Флёренс, а Флёренс постоянно интересовалась его мнением, когда речь шла о цвете обоев или обивке кресел.

Кура, веселясь, отмечала, что его это даже развлекает. Калев был эстетом; он мог заниматься даже тем, что имело весьма отдаленное отношение к искусству, причем главным для него была все же музыка. Флёренс, в свою очередь, с серьезным лицом изучала партитуры Калева, хотя Кура сомневалась в том, что девушка может их прочесть. Будучи натурой практичной, мисс Уэбер вскоре обзавелась привычкой сопровождать Калева на репетиции с Курой. Конечно, это стало поводом для сплетен, и Калев чувствовал себя так, словно его отправили в ад. Кура относилась ко всему спокойнее. Все равно ее новому партнеру нужно было привыкать к тому, чтобы играть на публику. Так что можно начинать с самого тяжелого. А Флёренс Уэбер, без сомнения, была именно таким человеком. Она критиковала без остановки и часто попадала в точку. Кура принимала к сведению бóльшую часть ее высказываний, хотя критика была не столько конструктивной, сколько злобной.

– А разве вы не должны сопровождать эту песню… как бы так выразиться… несколькими очевидными жестами? – интересовалась она после любовной песни от друга детства Куры из района Блинных скал. К этому моменту это была любимая песня Куры и Калева. Аранжировки Калева, удачные, изысканные, представляли собой весьма резкий контраст по сравнению с недвусмысленным текстом. Калев уже понимал их, а для Флёренс Кура, конечно же, никогда переводить бы не стала. Однако у Куры был очень выразительный голос, а быстрые льстивые аккорды сами навели Флёренс на верный след. Калев покраснел до корней волос, когда она задала этот вопрос с самым невинным видом, однако Кура лишь улыбнулась, спела песню еще раз, при этом так выразительно покачивая бедрами, что у Пэдди Холлоуэя глаза едва не вылезли из орбит, не говоря уже о Флёренс Уэбер.

– В присутствии преподобного отца я, конечно, буду сдержаннее, – наконец сказала Кура, когда пунцовая Флёренс вопреки обыкновению сбежала.